Иду в неизвестность - [33]

Оторвался от доски и с любопытством поглядел на Седова Захаров, поёжился под своим пальто.

— Особенно остро я познал это чувство после работ в устье Колымы, — продолжал, манипулируя над картой, Георгий Яковлевич. — Причём не по завершении работ и даже не после их одобрения и признания важности результатов, а в тот момент, когда узнал, что по промеренному моей партией и обставленному фарватеру впервые в устье Колымы вошёл морской пароход. Пароход с продуктами питания и сельскохозяйственным и охотничьим инвентарём для богом забытого населения края! Он пришёл туда летом прошлого года из Владивостока. В десятом году мне пришлось делать промеры Крестовой и обставлять её в навигационном отношении, а теперь в Крестовую регулярно, дважды в год, приходят рейсовые пароходы. Знаете, это чувство радости ни с чем, наверное, не сравнимо. В такие вот моменты начинаешь уважать себя.

Визе изумлённо приподнял брови и, оторвавшись от расчётов, долго, с интересом смотрел на Седова. Потом вздохнул:

— Да, это, наверное, действительно прекрасное чувство. Эх, Миша, сколько же нам с тобой надо сделать, чтобы тоже начать уважать себя, наконец! — усмехнулся он, поглядев на Павлова.

— А? Что? — рассеянно поднял тот голову.

— Чем ты так увлёкся, — кивнул Визе па книгу, — что ничего вокруг не слышишь?

— Да так, мура какая-то, — буркнул Павлов, заглянув на обложку. — Авантюрный исторический роман какого-то Букиевича «Маркиза в преисподней». Чушь собачья.

— Ну и Суворин! — проговорил изумлённо Седов. — Просил ведь я его подобрать библиотеку, чтоб побольше классики было, интересных мировых имён, серьёзного для ума и сердца чтения. А он нам — «Маркизу в преисподней»!

— На свой вкус, видимо, — предположил Визе.

— Навряд ли, — качнул головой Седов. — Скорее, перепоручил кому-либо в спешке. Ну да ничего. У меня взяты с собой и Шекспир, и Байрон, и Апухтин, и графа Толстого кое-что, — проводя длинную линию на карте, сказал он. — Вера снабдила. Поделюсь.

— Охотно воспользуюсь вашей любезностью, — отозвался Павлов.

— Сдавайтесь, Николай Петрович, три пешки ваших заперты уж, — просипел механик.

Захаров досадливо крякнул, принялся расставлять шашки для новой игры.

— А верно ведь, друзья, в таком отдалённом уединении, среди дикой природы больше всего хочется читать о возвышенном? — сказал Седов.

— Очень верно, Георгий Яковлевич, — отозвался задумчиво Павлов, надевая очки. — Знаете, безлюдная суровая природа, я это тоже заметил, располагает к глубоким размышлениям, к созерцанию и осмыслению всего сущего. И себя в том числе.

— Да-да, и я, знаете, тоже поймал себя на этом, — оторвался от вычислений Визе. — И на Кольском полуострове, и особенно здесь — на Новой Земле. Интересно, отчего так?

— Отчего? — подхватил Пинегин. — Я мог бы предположить. Я об этом немало размышлял, пытаясь понять, чем привлёк, притянул и меня к себе Север.

— Любопытно, — едва заметно улыбнулся Седов.

— Что именно привлекает паши взоры к пейзажу в такой вот полярной стране? — спросил Пинегин. оживляясь. — Думаю, то, что можно назвать праздником гармонии.

Визе и Павлов заинтересованно смотрели на него.

— Я убеждён, господа, что всякий человек по природе своей художник, — продолжал Пинегин, положив свою планшетку с неоконченным рисунком на колени. — И даже если этот дар в нём мало развит и он не в состоянии тонко воспринимать и чувствовать колорит в живописи, оттенки в рисунке, форму в скульптуре и ансамбль в архитектуре, он всё же невольно залюбуется пейзажем, подобным тому, что видим мы в полярных странах, хотя и лишённым всякой видимой растительности, жизни. Знаете, взгляд любого человека, быть может, даже бессознательно отмечает изумительную совершенную гармонию линий, форм, цвета, которые созданы дикими силами природы.

Оторвались от своих шашек и слушали художника, повернув к нему голову, капитан с механиком.

— Вот взять здешние острова, горы. Остроконечные, плоские, обсыпавшиеся, холмистые. В стройных и, я бы сказал, изящных линиях, изгибах суши, а все детали её здесь графично и тонко выделены снегом, едва ли встретится что-либо грубое, нелогичное, необъяснимое. Попадаются, конечно, неожиданные силуэты. Но и они ведь, заметьте, не алогичны, а смотрятся как некая необходимая деталь при общей гармонии, как, скажем, ручка на боку изящнейшего кувшина.

— Ах, как хорошо! — проговорил с удовольствием Седов.

— Поэтому немудрено, что когда человек увидит такое, — продолжал воодушевлённо художник, — из глубин его чувств всплывают те, что заставляют с радостью созерцать дикую красоту, задумываться о силах природы, о возможностях и месте человека в ней. И забыть подобную гармонию красоты уже невозможно. Спросите-ка потом такого человека, желал ли бы он вновь побывать в полярной, северной стране, — он неизменно скажет: «да». Не правда ли?

— Пожалуй, — раздумчиво отозвался Павлов.

— А мне сейчас вспомнились слова академика Бэра о его впечатлениях о Новой Земле, — сказал Визе. — Он тут исследовал её лет семьдесят назад. Так вот Бэр в своём дневнике записал в один из ясных новоземельских дней, когда стояла в горах полная тишина: «Я не мог подавить в себе мысли, невольно мне представившейся, будто теперь только что настаёт утро мироздания и вся жизнь ещё впереди».