Идти полным ветром - [40]

Когда все собрались в капитанской каюте, Карфангер изложил свои соображения:

— Я считаю, что нам лучше дрейфовать, пока не наступит утро. Мы уже три или четыре дня не видели ни солнца, ни звезд и не можем точно установить наше местонахождение. Вполне возможно, что мы сейчас поблизости от Ньюфаундлендской банки.

В этих местах, где теплый Гольфстрим смешивается с ледяными водами Лабрадорского течения, густые туманы не были редкостью. Помимо этого, большую опасность представляли и океанские течения, как правило, совершенно непредсказуемые; они могли отнести корабль и к западу, и к востоку.

Совещание в каюте было прервано появлением матроса.

— Впереди справа по борту блеск льда, капитан! — доложил он.

Все выбежали на палубу и стали вглядываться в туман. Почти одновременно Карфангер и Янсен заметили светлое пятно с размытыми очертаниями. Расстояние до него было трудно определить. Если это айсберг, то как далеко он от них находится?

Карфангер велел брасопить реи. «Дельфин» двинулся дальше, за ним последовал и «Мерсвин».

Вдруг из тумана донесся приглушенный расстоянием крик:

— Э-ге-гей, на корабле! На помощь!

Кричали несколько голосов одновременно, причем явно со стороны айсберга. Может, это потерпевшие кораблекрушение ищут спасения на дрейфующей ледяной горе — на пока ещё спасительном, но неотвратимо тающем по мере продвижения на юг, в теплые воды Гольфстрима, острове? Гамбургские корабли снова легли в дрейф, с «Мерсвина» спустили большую шлюпку, в которую сел Ян Янсен со своими людьми.

Каково же было изумление капитана «Мерсвина», когда вместо ожидаемой ледяной горы перед ними возник борт фрегата с двумя батарейными палубами: из орудийных портов на них глядели жерла двадцати с лишним пушек.

«Ловушка!» — пронеслось в голове Янсена. Он крикнул гребцам тотчас поворачивать назад. Поднявшись на борт «Дельфина», сообщил об увиденном Карфангеру. Тот велел готовить пушки к бою, а сам сел в шлюпку, которая вновь направилась к незнакомцу. Их заметили, чей-то голос прокричал по-английски:

— Эй, сюда, гребите сюда!

— Кто вы такие? — сложив ладони рупором громко спросил Карфангер. Ему отвечали, что это британский фрегат «Ариадна», наскочивший в тумане на айсберг и застрявший на нем. Карфангер поднялся на борт английского корабля в сопровождении боцмана Петерсена; какой-то долговязый матрос светил им фонарем. На одно мгновение пляшущее пятно света упало на его лицо — и Карфангер даже вздрогнул от неожиданности. Это был Михель Зиверс, сын погибшего плотника с «Мерсвина».

Разговор с капитаном фрегата был недолгим. Англичанин рассчитывал, облегчив корабль, снять его с айсберга, поэтому обратился к гамбуржцу с просьбой перегрузить на его корабли хотя бы часть пушечных ядер из крюйт-камер фрегата. Остальные он намеревался попросту выбросить за борт. Карфангер не возражал.

Вскоре между фрегатом и гамбургскими судами в кромешной тьме начали сновать шлюпки, рулевые которых ориентировались по развешенным по бортам судов фонарям. Когда стало ясно, что ни «Дельфин», ни «Мерсвин» не смогут больше взять на борт ни единого ядра, шлюпки ещё раз напоследок загрузили. Тем временем команда фрегата быстро побросала оставшиеся ядра за борт. Фрегат не двинулся с места. И лишь, когда вслед за ядрами в воду полетели несколько пушек с верхней батарейной палубы, «Ариадна» вновь обрела свободу.

В награду за помощь Карфангер получил увесистый кошелек, набитый золотыми испанскими дублонами. «Не иначе какой-нибудь приватир ограбил в свое время испанский галион», — подумал гамбургский капитан.

Напоследок Карфангер обратился к капитану фрегата с просьбой отпустить одного из его матросов — Михеля Зиверса — домой, в Гамбург, однако в ответ услыхал вежливое, но решительное «Ноу, сэр!». Зиверс подписал контракт на десять лет, добавил англичанин, и разорвать его не имеет права.

Когда они садились в шлюпку, Клаус Петерсен вполголоса сказал капитану:

— Зиверса уже два раза пороли и пригрозили, если ещё раз вздумает бежать, то его проведут сквозь флот.

Этот вид наказания заключался в том, что несчастного перевозили с одного корабля эскадры на другой, и на каждом он получал по двенадцать ударов плеткой-девятихвосткой по обнаженной спине. Мало кто доживал до конца такой экзекуции. По сравнению с этой пыткой скорая смерть в петле, привязанной к фока-рею, — удел схваченных зачинщиков бунта на корабле — казалась почти милостью.

Карфангер не проронил ни слова. Лишь когда шлюпка подошла к борту «Дельфина», он обернулся в сторону спасенного фрегата и едва слышно проговорил:

— Да смилостивится Господь над Михелем Зиверсом и отведет от него эту кару.

Наступало серое утро, и туман понемногу начал рассеиваться. Гамбургские корабли отправились дальше, однако все ещё под зарифленными парусами.

Спустя неделю они прибыли в Новый Амстердам — центр Новых Нидерландов возле устья Гудзона. Окруженный частоколом со сторожевыми башнями город большей частью состоял из бревенчатых домов. Голландские переселенцы носили широченные штаны до колен, за что получили от англичан прозвище «мистер Кникербокер». Здесь Петер Эркенс впервые в жизни увидал рослых бронзоволицых людей, одетых в пестрые, расшитые орнаментом одежды из звериных шкур. Их длинные иссиня-черные волосы были собраны на макушке в пучок, из которого торчали одно, два или три орлиных пера. У большинства имелся лук, а на поясе — искусно выделанный кожаный колчан, полный стрел; лишь немногие были вооружены мушкетами. У берега реки виднелись их легкие пироги, на которых они привозили сюда добытые за зиму меха, чтобы выменять на них у голландцев ножи и топоры, мушкеты, порох и свинец. Чего тут только не было: меха выдры и соболя, горностая и норки, скунса и бобра, медвежьи, волчьи и лисьи шкуры! Однако все это великолепие мало интересовало Петера Эркенса — он не отрывал глаз от индейских пирог. Часами просиживал он на берегу, изучая их конструкцию: киль и шпангоуты из легкой лиственницы, прошпаклеванную смолой обшивку из кусков березовой коры, скрепленных между собой особо выделанными тонкими корнями сосны. В конце концов он уговорил одного молодого индейца дать ему на несколько часов пирогу в обмен на абордажный тесак. Старший корабельный плотник пришел в восторг от великолепной остойчивости и прочности, изрядной грузоподъемности и маневренности казавшегося невесомым суденышка, приводившегося в движение легким однолопастным веслом.