Идолопоклонница - [6]

— Лар, — в отчаянии воскликнула Женя. — Что делать? Господи, что же делать, а?

Лариса, чуть отведя взгляд в сторону, словно бы по большущему секрету подсказала выход:

— А что тут еще делать? Сама знаешь. Не ты первая, не ты последняя.

Женя ужаснулась, как будто ей самой в голову эта мысль ни разу не приходила:

— Аборт?! Да ты что, никогда!

— Ну, знаешь, подруга, это ведь тебе решать. Все эти мои подсказки, советы… Сама понимаешь — это ведь пустое место. Потому что решение принимать все равно будешь только ты. Да мне ведь и сказать — раз плюнуть. Я могу сколько угодно сочувствовать, сколько угодно советовать, но проблема-то все равно останется твоей. Тут подружки не помогут. Потому что рожать придется тебе, а не мне. Вот только ты подумай сперва хорошенько: сама, одна, без всякой помощи. На твою мамашу разве можно надеяться? Вот и думай, как ты одна ребенка будешь тянуть. Вытянешь ли?

Женя по-прежнему испуганно, но серьезно задумавшись над словами подруги, произнесла:

— Аборт… Ой, Лар, это же мой ребеночек, мой!

— Знаю, что твой. А что делать? Что ты сама предлагаешь? Ну, родишь ты его, и что? Кому он будет нужен? То, что от папаши его ты помощи не получишь — аксиома, не требующая доказательства. Если уж человек сказал 'не хочу', значит 'не хочу', и ничего ты с ним не поделаешь. Сама ты работать не сможешь, потому что придется сидеть с ребенком. А на что жить? Думаешь, можешь рассчитывать на мамашу? Она вообще в курсе?

— Ты что?! — испугалась Женя. — Ты что, что ты?..

— Вот видишь. Стало быть, ты и сама не ждешь, что она обрадуется. Ну, скажем, деньгами-то она вынуждена будет помочь, куда она денется — не выгонит же она тебя беременную на улицу. Зато ты представляешь, какую она тебе обстановочку создаст? Ох, Женька, я б на твоем месте просто сделала аборт. Приятного, конечно, мало, но все проще, чем до конца дней расплачиваться за кратковременное удовольствие, проведенное в постели с его папашей.

— Ой, Лар, но это же мой ребеночек, как же ты не понимаешь?!

Однако в Жениных словах уже не слышалось былой уверенности.

Впрочем, крест ставить оказалось рано. Он вернулся. Он понял, что без Женьки ему будет гораздо хуже, чем с ребенком. Он осознал свою ошибку: опять же в присутствии сотен глаз на коленях просил прощения. Он вернулся! Могла ли Женя его не простить?! Ах, какой радостью обливалось сердце, когда они выходили из дому вместе с Ним! И Жене не надо было скрывать от посторонних глаз заметно выпирающий животик, потому что рядом с нею шагал будущий муж, отец ее ребенка, такой мужественный, такой решительный! Он ведь уже и вещи перевез в их с мамой скромную однокомнатную квартирку, потому что у его родителей было еще теснее, ведь у него был еще младший брат.

Стоит ли говорить, что Ираида Алексеевна, Женькина мать, не обрадовалась перспективе в ближайшие месяцы стать бабушкой? Она практически каждый вечер бушевала на кухне, возмущаясь тем, что подлая Женька решила сделать ее в тридцать семь лет бабушкой. Даже наличие мужа, вернее, без пяти минут мужа, не могло успокоить ее гнева. Но Женя словно бы не замечала этого. О, пусть мама ворчит сколько угодно, главное то, что Женька была баснословно счастлива! Сама не могла поверить в то, что проблема, казавшаяся неразрешимой, разрешилась таким замечательным образом.

Только одно ее огорчало — никак не удавалось выбрать время для похода в загс. Она-то готова была в любую минуту сорваться с места, а вот у Него, у нынче безымянного, все никак не получалось выбрать время. И правда, как будто сама судьба не позволяла ему сделать самый важный шаг: то последняя, очень важная курсовая, то подготовка к госэкзаменам. А к ним ведь нужно очень серьезно готовиться, ни одной консультации пропустить нельзя. Но вот скоро Он сдаст экзамены, получит диплом, и тогда…

Жене не довелось поздравлять его со столь знаменательным событием, как сдача госэкзамена. Потому что за неделю до него Он вдруг с самого утра куда-то засобирался. Только проснулся, и, не позавтракав, не выпив даже чашки кофе, стал складывать свои вещи в объемную сумку. Женя даже не успела ничего спросить, Он сам ответил:

— Знаешь, Женька, я тебя, конечно же, люблю, мне с тобой было потрясающе здорово. И я хотел на тебе жениться, правда хотел, ты не подумай… Но… Знаешь, я не могу поставить крест на собственной жизни. Я пока что к этому не готов. Я еще слишком молод, а ты хочешь меня по рукам и ногам связать пеленками-распашонками. Знаешь, как молодых горячих коней связывают? Им цепью или крепкой веревкой обвязывают передние ноги, чтобы не смогли далеко убежать, и отпускают на лужок с зеленой травкой: иди, мол, касатик, попасись немножко, но из дому, смотри, ни-ни. Вот и ты хочешь меня точно так же связать. А я конь вольный, и гулять я хочу не на тесной лужайке, и не со связанными ногами, а на воле и совершенно свободным. Мне жаль, что всё так получилось. Я этого не хотел. Правда не хотел. Но ведь ты не можешь меня упрекать? Тебе ведь не в чем меня упрекнуть! Я ведь не насиловал тебя, не заставлял, не принуждал. Ты сама, вполне добровольно… Ну, в общем, ты сама знала, на что идешь. И не надо перекладывать на мои плечи свои проблемы. В общем, извини, Женя. Короче, счастливых тебе каникул…