Идол - [8]

Мина, такая безжалостная и бесконечно обожаемая, время от времени возвращалась ко мне. Относилась она ко мне всегда с нежностью, но постоянно отвергала все мои просьбы выйти за неё замуж. Я стал трусливым, боялся выдать свое душевное состояние и попросить её ещё раз прийти ко мне. Меня приводила в замешательство та решительность, которая не покидала её глаз, и её обычная фраза, не сулившая мне ничего хорошего: «Если ты меня любишь, то постарайся понять меня».

Иногда тоска, невыносимо теснившая мою грудь, вырывалась наружу жалобным стоном, но Мина на него лишь только меланхолически улыбалась. Вначале я пытался было шутить, но вскоре я уже начал подумывать убить её. О чем я признался ей, выдавливая слова сквозь стиснутые зубы.

Теперь я для неё был, прежде всего, безработным. По-прежнему я поджидал её на прежнем месте. Затем я обычно сопровождал её в её прогулках по магазинам. Это занятие ей нравились, и она его никогда не пропускала. Иногда я тщетно пытался уплатить за какую-нибудь покупку. Когда же я оставался вновь один, я принимался вышагивать подле её магазинов, в тех, что продавались духи и нижнее белье, и не мог не вспомнить о ней без содрогания.

— Мина, — шепнул я ей, когда мы лежали рядышком, — каждый раз, когда мне доводиться смотреть на тебя, или же ты глядишь на меня, у тебя с лица ни на миг не сходит серьезное выражение глаз. Я слышал, что женщины любят закатывать глаза. Тебе что, не удается это делать?

— Тогда чем же ты так заинтригован? — улыбнулась Мина мне.

— Просто, я люблю тебя, — ответил я тихо.

— Но, если ты, действительно, любишь меня, то тебе должно быть приятно и так, — заметила она и прижалась ко мне.

В тот день мы, молча, спустились по лестнице, и, также, молча, принялись прогуливаться. Накрапывал дождик. Мы шли под руку и старались держаться ближе к домам. Я ощутил первые спазматические признаки, предчувствуя неизбежность скорой разлуки.

— Гвидо, что это с тобой?

— Так, ничего, я доволен.

— Послушай, Гвидо, ты помнишь, что говорила Нучча в тот день?

— Что ты собираешься ехать в Болонью?

— Нет, Гвидо, в Милан, — поправила Мина, и состроила гримасу. — Это то, что она сказала раньше, до того как она начала говорить об Аделаиде.

Я ничего не мог вспомнить.

— Она еще сказала, что хозяйка скверно обращается с Аделаидой. Теперь ты вспомнил? — Я утвердительно мотнул головой. — Гвидо, мы все немного похожи на Аделаиду. Все это происходит от той жизни, которую мы ведем. И это совсем не прекрасная жизнь, Гвидо.

Устремив свой взгляд вперед, и, ничего не видя перед собой, я собрался с силами и нарушил наступившую тишину. — Ты как, Мина, поедешь туда с Нуччей?

— С кем, не имеет никакого значения.

Я испытал какое-то странное чувство облегчения, несмотря на то, что находился в положении униженной стороны. С трудом заглатывая влажный воздух, я машинально нервно сжимал локоть Мины. Наконец, без видимой на то причины, мы остановились на углу улицы.

— Я должно быть, Гвидо, сейчас тебе противна? — спросила меня она и посмотрела пристально в мои глаза.

— О, Мина, я принимаю тебя такой, какой ты есть.

— Знаешь, — я сказал ей, перед тем как расстаться. Мне это, может, даже доставляет удовольствие. Более того, иначе я и не мыслю. — Мина улыбнулась мне как-то неопределенно и тут же удалилась.

Через два дня мы отправились в Милан. Я убедил ее, что в Турине мне было бесполезно на что-нибудь рассчитывать, а в Милане я мог бы попытаться устроиться на работу в одну из конкурирующих фирм. Мы остановились в гостинице, и Мина провела со мной целых два дня и две ночи. В Милане я был всего лишь залетной птицей. У меня было два счастливых дня. Мы их провели, прогуливаясь по бесконечным, незнакомым улицам, тесно прижавшись, друг к другу, и, разглядывая витрины магазинов. Возвращались к себе в номер только с наступлением ночи, со смеющимися глазами на лице. Эта комната в гостинице глубоко запала мне в сердце, так как Мина своим присутствием наполняла её и трепетным чувством, и жизнью. Стояли последние, ясные дни октября, и, казалось, что растения и дома прогрелись насквозь приятным теплом.

Затем Мина ушла к себе. Я же написал своим хозяевам и попросил их доверить мне

осуществление контроля в новой провинции. Мне ответили, что, если я не возобновлю работу в зоне моей ответственности, меня тут же лишат моих представительских и эксклюзивных прав. Но я даже не удосужился им ответить, и начал искать работу в городе.

Наступил ноябрь с противными дождями и туманами. Жил я в глубине какого-то дворика, в комнате, лишенной воздуха и женского уюта. Свою кровать я никогда не прибирал. И наводил порядок только тогда, когда ко мне приходила Мина. Но приходила она редко, так как по утрам она чувствовала себя совершенно разбитой.

Я мог часами лежать на кровати, уставившись на приоткрытую дверь, и, прислушиваясь к шуму дождя, а позднее — наблюдать за полётом снежинок. У меня еще оставалась несколько тысяч лир, но питался я нерегулярно, так как думал, что они мне ещё могут пригодиться, если мы поженимся. Когда я в оцепенении блуждал по улицам, меня буквально захлестывали мрачные мысли, и, я завидовал даже дворникам, которым посчастливилось найти работу.