Идиот и малыш - [4]

:Побережье моря. Солнечный полдень. Курортный пляж. Люди на лежаках, надувных матрасах, в шезлонгах. - Малыш, подай мне полотенце, пожалуйста: Спасибо, Малыш. Какое мороженое тебе купить? Ты ведь любишь с шоколадом. Правда, Малыш?.. Хорошо: Мы поедем вечером на морскую прогулку на катере? Тогда захвати с собой (Виктор шепчет Ларочке что-то на ухо, и они вместе смеются). Пойдем купаться, Малыш! Мы уже испеклись на солнце. Виктор протягивает ей руку, Ларочка, находясь в парусиновом кресле, подает ему свою, он сперва целует ее кисть, потом - ее загорелое плечо рядом с лямочкой купальника, потом - ее полуоткрытые губы; он склоняется к ней всем телом, а она подается к нему с кресла как-то медлительно, - и это уже натренированная лукавая медлительность: Ларочка хочет, чтобы ее несли в море на руках. "Как скоро она привыкла к баловству!" - злоехидно думает Зоя, наблюдая за ними. Но Виктор балует свою избранницу без натяжек, с пристрастием, по-гурмански: "Бабский угодник!" - про себя злится Зоя. Виктор и без намека в движениях Ларочки поднял бы ее на руки. Перед купанием он это делает всякий раз. И он это делать умеет. "Надрессировался стервец!" - мысленно комментирует Зоя. - Прижмись ко мне, Малыш! - этих слов почти никто из окружающих не слышит, но они легко угадываются по его губам. Ларочка обвивает его шею, льнет к нему и, подхваченная на руки, плывет по пляжу над всеми к прохладе морского прибоя. Их демонстративная нежность возбуждает в ком-то жгучую зависть, в ком-то - тупое поверхностное вожделение, в ком-то - глухой брезгливый протест, в ком-то мечту: А Виктор и Ларочка уже в море, и раскованное воображение некоторых отдыхающих - в том числе и Зои - рисует вполне оправданную и отчасти подтвержденную наглядностью сцену, как они под водой и над ней обнимаются, ищут сквозь волны и брызги ненасытные губы друг друга и как Ларочка, удобная и легкая в плотной морской массе, скользит и прижимается к Виктору гладким животиком, обхватив его тело ножками: "Тьфу ты!" - отворачивается от моря Зоя, ругая себя за нелепую раздражающую слежку. - Она, его Малыш-то, - выговаривалась за очередным ужином Серафима Юрьевна, - призналась соседке: я, говорит, таком раю еще не бывала. Мне, говорит, ни один жених такого не устроит. Надо, говорит, пользоваться моментом: Теперь она все с ним, не отходит. Даже стала процедуры пропускать. Все позабыла: всех врачей, все болезни. - Глупо, - кратким замечанием откликнулась Зоя. Серафима Юрьевна согласительно закивала головой, хотя, судя по ее благодушному умилительному настрою, вряд ли выражала единодушие.

4

Зоя в последнее время стала хандрить: курортное пребывание все больше делалось утомительным и скучно-однообразным. "Пожалуй, завтра же возьму билет на самолет. Заранее, - прикидывала она. - И позвоню Кубыкину. Пусть встречает на три дня раньше срока. Улечу, как только кончатся основные процедуры. Наотдыхалась!" Билет аэрофлота, предваряющий отъезд прежде чем положено, Зоя, однако ж, не купила, а с домом заказала междугородный телефонный разговор. Она и обещалась в этих числах позвонить Кубыкину. К тому же разговор с ним мог облагородить ее потускневшее настроение и сделать тоску необременительной, светлой. Почтово-телеграфный узел находился в здании спального корпуса, на первом этаже, напротив бильярдного зала. Телефонного соединения с домом пришлось ждать недолго, но в трубке с другого конца провода послышался голос не ожидаемого Кубыкина, а его матери - свекрови. Пришлось довольствоваться общением с ней. Свекровь рассказала, что Кубыкин "купил, по случаю, дешевого пиломатериала" и теперь целыми днями "колотит на даче", обшивает веранду и чердак, что "начал уже бетонировать подвал", что "покрыл толем пристройку", и дальше, дальше - трубка тарахтела о строительно-дачных успехах. Мужнины подвиги по возведению дачи Зою абсолютно не трогали: сейчас, отсюда, с благоденствующего побережья моря, где просыпались совсем другие потребности, это казалось отдаленным, полузабытым, скучным - суетой и ерундистикой. По правде-то, ей мечталось услышать Кубыкина, самого Кубыкина, - услышать, что он соскучился по ней, что он безумно соскучился по ней! - что он любит ее, что он очень сильно любит ее! - что он будет рад, будет безмерно рад! Если она вернется домой хоть на день, хоть на час, хоть на минуту раньше, чем предписывала разлучница-путевка. Но иллюзии - пшик, а взамен еще более полное ощущение пустоты, одиночества и какой-то неизъяснимой обманутости. Зоя скомкала телефонную квитанцию, швырнула в урну и разочарованной усталой походкой пошла к лифту. В это время из бильярдной вышел Виктор и тоже, наискосок, направился к лифту. Встреча подгадывалась неожиданная и для Зои вовсе не ко времени: Виктор в светло-бежевом костюме из легкой материи, в черной шелковой рубашке и роскошном серебристом галстуке по-выходному параден, подобран и, похоже, беззаботно весел, а она - и одета случайно, на скорую руку: темная прямая юбка, невзрачная простенькая кофтенка, на ногах - шлепанцы, прическа - черт-те что, и расположение духа упадническое. "Куда он так намылился? В концертный зал? Нет, скорее всего - в ресторан. Поехал, наверное, за своей лупоглазой, тоже на восьмой этаж".- Зоя невольно замедлила шаги, чтобы не оказаться вдвоем в лифте с этим человеком и не переживать неловкую минуту его близкого присутствия. Но затем она преодолела себя - приказала: "Не замечать его! Еще подумает, что боюсь. Много чести будет:" На площадке перед лифтом они оказались одновременно и одновременно потянулись к кнопке вызова, даже по нечаянности коснулись друг друга. Виктор рассмеялся и дружелюбно поздоровался с Зоей. "Здрасьте",- негромко и равнодушно ответила она. Вздохнула и уставилась на красную сигнальную лампочку. - После того случая вы, конечно, меня презираете,- тихо заговорил он, все сильнее обволакивая Зою уже знакомым запахом одеколона и какой-то особой свежести, которую придает нарядность. - Право, я не хотел вас обидеть. Не сердитесь на меня. - Голос его звучал мягко, вежливо, даже с претензией на раскаяние. Зоя не нашлась, что ответить, слегка пожала плечами. Кабина лифта спустилась, они вошли в нее, остались в уединении в затемненном пространстве. - Тогда я был с вами вполне искренен. Только в этом моя главная вина: В тот же день я понял, что вы откажете. Вероятно, я недооценил вас. А может быть, еще не дорос до вас. В любом случае, Зоя, прошу: не держите на меня зла. Останемся хотя бы добрыми знакомыми. - Он и дружески, и любовно взял руку Зои и двумя ладонями, сверху и снизу, легонько пожал ее. - Я по-прежнему радуюсь вашей улыбке и хочу ее видеть чаще. Зоя посмотрела ему в глаза, не отстраняясь и не вырывая свою руку; что-то внутри у нее стало ломаться, рушиться, исчезать и вместе с тем появляться, и еще бы немножко, еще бы чуть-чуть, хотя бы еще половину лестничного пролета, и она бы ему улыбнулась и даже что-нибудь ответила, но лифт, этот проклятый лифт, точно межпланетная ракета, уже примчался на восьмой этаж и затормозил. Двери прошуршали - разъехались, отняли полузатемнение и уединенность. Виктор кивнул Зое на прощание, и они расстались. Он, нарядный, благоухающий, неповторимый, уходил по коридору, а в ту же минуту ему навстречу, с другого конца коридора, в огненно-красном, открывающем плечи платье, с переливающейся атласной оборкой, в черных туфлях на высоких каблуках, с налаченным начесом светло-русых волос, с длинными висюльками на клипсах и рядами агатовых бус на шее, - шла его Ларочка. - Малыш! Ты очаровательна сегодня! - комплимент разнесся на весь этаж. Зоя не хотела, не могла наблюдать их встречу и поскорее пошла в другое крыло коридора к своей комнате. Чувство зависти и досады вмиг забродило и поднялось на дрожжах ревности. "Что ж, и я могла бы быть на ее месте! Да, могла бы! Но я не Ларочка!" - с гордой пренебрежительностью, как нарицательное, прозвучало это имя. Зоя открыла дверь своей комнаты, увидела на кровати Ольгу, толстую, старомодную, замкнутую в своих то ли принципах, то ли болезнях, и сразу споткнулась на своей заносчивости. "Вон и Ольга - тоже не Ларочка. Что из того? Кому из этого прок?" противоречиво намекнула себе Зоя. А какие чудные стояли дни! Какие удивительные вечера! Почти неколебимо солнечная погода утвердилась на побережье, лишь иногда короткой грозовой серостью застилось небо, обрушивалось кратковременным освежающим ливнем, омывая изможденный от жары пляж и брусчатку улиц, шебарша в субтропических кронах, а потом еще ярче, острее рассыпалось зеркальными бликами на волнах солнце, белело на каменных молах, серебрилось на влажно-зеленом газоне и листьях развесистых пальм, и опять чисто-голубой свод стерег хребты гор, или они его; а к вечеру и небо, и горы мягко туманно тускнели и с далекой недостижимой оранжевой пелены заката тянул легкий бриз, и пляж и море смолкали, последняя чайка парила с вечерним дозором, и близкая ночь уже сияла синей звездой в небе, к которой изо всех сил тянулся тонкий, как юноша, остроконечный кипарис на пригорке близ водолечебницы; санаторная публика меняла костюмы, в сумерках красивее, притягательнее становился загар женских ног, выразительной глубиной отличались глаза, таинственно-сладко и волнующе делалось на душе, и так хотелось влюбиться: Зоя лежала на кровати, точнее - валялась в полном безделье. Вязание окончательно позаброшено, книжные страсти французской романистки не привлекали, мысли кружились, как ночные мошки возле огня, вокруг недавней встречи. ":я еще не дорос до вас",- эти слова - будто елей на душу. Зоя уже полуосознанно простила тогдашнюю наглую "приставучесть" Виктора. Она еще не признала этого и готова была по-прежнему ненавидеть его, однако: однако в лифте этот вероломный пройдоха переродился чуть ли не в паиньку. Зоя улыбнулась, еще раз вспоминая приятные слова в лифтовой кабине, - те, что касались ее улыбки. Но тут же и вздрогнула, покоробилась: "Ну вот, здрасьте вам, пожалуйста!" Это заснувшая Ольга напротив, лежа на кровати навзничь, стала храпеть. Ее ровный сап в какой-то момент переломился, и она затрещала на выдохе сырым храпом. "Этого еще не хватало: дома Кубыкин, здесь - она!" Кубыкин, случалось, - особенно если выпьет с устатку водки - выдавал ночью звучного смачного храпака, и Зоя иной раз по полночи ворочала его с боку на бок, бессонно жмурилась, бурчала и невольно дожидалась нового приступа мужниного оркестра. "Интересно бы узнать: храпит ли он? Вряд ли. Он слишком:( Она долго подбирала точное слово, и наконец остановилась) Он слишком утончен, чтобы так сифонить." Зоя поднялась с кровати, неприязненно взглянула на открытый шумный рот Ольги и вышла на лоджию. Справа, вдали, в отсветах закатного сиреневого багрянца простиралось необъятным разливом море, примолкшее, предсонное; слева, на востоке, под густой тенью наступающей темной южной ночи едва угадывались иззубрины гор; вверху, над ними, колеблющимся светом означились близкие созвездия; внизу, в прибрежной долине - раскиданы огни курортного поселка с яркими врезками рекламных вывесок; а ближе, на санаторной аллее, где чередуясь с вихрастыми каштанами, горели фосфорические шарообразные фонари, гуляли разодетые люди, в основном - парами, и чаще всего - он и она. Зое вдруг стало нестерпимо обидно: в такую отдохновенную пору, в такой изумительный вечер, - безвозвратный, ибо все в жизни единственно и в единственный раз! - она киснет в комнате, в застое, в самосозданной изоляции, с несносной, скучнейшей Ольгой и еще слушает впридачу ее сонное хрюканье, а не находится где-нибудь там, внизу, в свете огней, среди вечерних нарядов, в компании интересных людей и в потоке веселых беспроблемных разговоров. Как нерационально, оплошно, не в полный накал протекает ее отдых! Нет ничего осудительного, если бы она с кем-то провела вечер на скамейке у моря, или - в ресторане, выпила бы там хорошего вина, - это не повредило бы лечению, - да и если бы поцеловалась с кем-то - что тут такого? К тому же здешние кавалеры к ней "сватались", да она их распугала своей несговорчивостью. Правда, до уровня Виктора они не дотягивали, но все же, все же: Зоя опять вспомнила его: светлый костюм, искристый треугольник галстука на черном шелке рубашки; его извинительные, зачаровывающие слова в кабине лифта. Тут же она представила его в ресторане - с Ларочкой. Музыка, цветные огни над эстрадой, серебро на бутылках шампанского, а они танцуют. Зоя даже услышала в себе музыку ресторанного ансамбля - лирическую пронзительность гитары,- Зоя стала немножечко Ларочкой и, осторожно прижавшись к Виктору, некоторое время плыла с ним в медленном танце, ощущая запах его одеколона, уют его руки, шорох прикосновений: Но нет, нет! все это для Ларочки, не для нее! "Кстати, когда уезжает эта мартышка? Кажется, она приехала сюда раньше меня. У Серафимы Юрьевны надо спросить. Она-то наверняка знает: Боже! Вечер-то какой! А я одна, как монашка, как затворница. Как дура!" Серафима Юрьевна на пренебрежительно прозвучавший вопрос Зои: "Когда у них кончится этот спектакль?" - отвечала с охотою и детально: - В один день уезжают. Она, Малыш-то, приехала его пораньше, но отсюда отправляются вместе. Она с администрацией договорилась еще на несколько дней. Домой уже телеграмму отправила, что вернется с отсрочкой. Невестушка-то! Хи-хи. Написала жениху, что процедуры продлены. Хороши процедуры-то!.. А вчера они в ресторан ходили. Уж так он с ней танцевал, уж такую музыку для нее заказывал - все только в ихнюю сторону и смотрели: О ресторанных похождениях Виктора и Ларочки Зоя слушала с непроницаемым видом, но это была притворная поза: как никогда ей хотелось знать все. -:Из ресторана он ее на руках вынес - и прямо в море. Купаться. Он в одежде, в костюме, и она в платье. Такую, говорят, купалку устроили, что Малыш-то и бусы потеряла. И смеялись на весь пляж. Зоя на миг представила, как Ларочку, в выходном платье, расфуфыренную, с высокой прической, окунывают в море, - усмехнулась, подумала о том, что с его стороны это, по крайней мере, достойно того, чтобы оригинально и памятно повеселить женщину и публику. Серафима Юрьевна приблизилась к Зое и, еще поумерив голос, спешила вычерпать себя до донышка: - Мне известно, они каждый вечер ходят купаться нагишом. Туда, на дикий пляж, за последний сектор: Вот такие вот процедуры. - А вы, Серафима Юрьевна, осуждаете таких женщин? - А за что? - У Серафимы Юрьевны был по-детски открытый, недоуменный взгляд, и зеленые серьги в ушах блестели так наивно! - Пускай отдыхают, развлекаются. Где ж им еще-то? - Да, может быть,- неопределенно сказала Зоя. Сообщение о том, что Виктор и Ларочка уезжают из санатория в один день, Зою всерьез, крепко огорчило: у нее была маленькая надежда, ничуть не вероломная, а по-своему деликатная, скромная, - побыть с Виктором наедине хотя бы час, даже полчасика. Пусть он и такой и сякой, но он ведь для нее небезынтересен, да и слова, сказанные им при последней встрече, дурманили, - хотелось, чтобы для них нашлось продолжение. Однако на пути стояла Ларочка - эта легкомысленная вертушка, - а может быть, и не легкомысленная, а напротив - умная, расчетливая, хваткая женщина, на зависть и в назидание другим.