Идиот - [17]

– Нет, – ответил водитель. – Вам нужно такси.

– Вы едете в «Сибирскую искру»? – услышала Нина вопрос. Она обернулась и увидела молодого человека с чемоданом. – Я тоже туда еду, – сказал молодой человек. – Поехали вместе.

– Хорошо, – ответила Нина.

В такси Нина вынула письмо Ивана из своего учебника по физике и перечитала его.

– Смотрите, – сказал молодой человек, показывая в окно. – Видите эти огни? Это – центр города, здесь больше миллиона жителей.

– О, – ответила Нина.

Молодой человек посмотрел на нее. – Я вижу, у вас книга по физике. Вы физик?

– Да, я на последнем курсе.

– Я тоже на последнем курсе. Давайте знакомиться. Меня зовут Леонид. Я учусь в Иркутском научном центре.

– Я Нина, – сказала Нина. – Я учусь в Московском государственном университете.

– Боже мой, москвичка! А что вы делаете в Новосибирске?

– Изучаю вопросы физики передвижения оленей, – ответила Нина. Она солгала.

У Леонида был задумчивый вид. Нина молчала.

– Иван Алексеевич Бажанов? – повторила директор «Сибирской искры». – Она посмотрела в большую книгу. – Бажановых здесь нет. Но есть один Боярский, тоже Иван Алексеевич.

– Он давно здесь работает? – спросила Нина.

– Нет, недавно. Всего три недели.

Сердце Нины забилось чаще. Иван исчез ровно три недели назад!

– Мне бы хотелось с ним встретиться, – сказала Нина.

– Вы можете встретиться с ним в пять часов, – пообещала директор. – А сейчас он на опытной ферме.

– А чем занимаются на опытной ферме? – спросила Нина.

– Изучают важные вопросы. Например, чем лучше всего кормить оленей? У каких лис самый теплый мех? К сожалению, посторонним туда вход запрещен.

– Понятно, – сказала Нина.

На самом деле Нине не было понятно. Почему изучение корма для оленей держат в тайне? Может, «опытная ферма» – это в действительности лаборатория ядерной физики? Может, Иван скрывается там под псевдонимом?

* * *

– Я предупреждала, что это случится, – говорила Анжела Ханне, когда я вошла. Обе повернулись и посмотрели на меня.

– Нас обокрали, – сказала Ханна.

Пропала моя куртка, гарвардский шарф Анжелы, одна из Ханниных клетчатых рубашек («моя любимая», сказала она) и все ее носки. Ханна разбирала носки, оставила их на банкетке, и их просто взяли и забрали.

– Я же говорила вам запирать дверь, когда уходите. Я говорила! – сказала Анжела.

– Я вышла в холл на пять минут! И вообще я думала, что ты дома. Откуда мне знать? Даже когда ты дома, то всё равно сидишь там у себя за дверью.

– Всё равно нужно запирать!

Украденная куртка когда-то принадлежала матери, она носила ее много лет, пока не купила себе дубленку. Я нашла эту куртку у нее в шкафу, когда мне было пятнадцать, а потом она увидела меня в ней и подарила. Я любила ее – квадратные плечи, большие пуговицы, легкий аромат духов.

* * *

Мне захотелось немедленно пожаловаться о своей утрате Ральфу, поскольку я знала, что он сможет утешить. Он предложил пройтись по магазинам. Ему всё равно нужно купить рубашки. Мы решили отправиться в универмаг «Файлинс Бейсмент», который считался важной частью бостонской жизни.

Стоя на эскалаторе, ты окидывал взглядом все залы «Файлинс», раскинувшиеся под тобой, словно исторический гобелен. Потом ты туда окунался. Везде, насколько хватало глаз, покупатели – с первобытной враждебностью, которая, казалось, угрожает самим буржуазным ценностям, воплощенным во всех этих шмотках, – старались ухватить кашемировые двойки, вечерние наряды для младенцев, плиссированные летние брюки. Штабель длинного термобелья напоминал груду сердец, выдранных из тел. В груде жадно рылись женщины, периодически кто-нибудь выхватывал предмет, поднимал его, и тот висел в воздухе – дряблый и неприкаянный.

Оказалось, у Ральфа имеются весьма конкретные и подробные мысли о женской одежде. – Если купишь эту штуку, – он показал на что-то вроде жакетки, – станешь носить соломенную сумку.

Я нашла ярко-красную облегающую кожаную куртку с капюшоном, с виду подходящую по размеру и уцененную на 75 процентов, и начала продираться к зеркалу, у которого стояли всего две дамы, всеми средствами старавшиеся занять позицию повыгоднее. Я топталась позади, силясь понять, как смотрюсь в этой куртке. Я не могла решить, хорошо выгляжу или плохо: в одном исследовании говорилось, что большинство девушек и молодых женщин воспринимают себя в зеркале недостоверно. В итоге я остановилась на бесформенном, достающем до лодыжек черном плаще, под которым поместилось бы всё что угодно. Он напомнил мне гоголевскую шинель.

* * *

Неделя выдалась тягостной. Девять часов, например, я провела, дрожа и кутаясь в свой гоголевский плащ, за просмотром девятичасового документального фильма о холокосте. В какой-то момент я решила, что у меня на бедре вскочила шишка, но это оказался мандарин: он вывалился через дырку в кармане и застрял за подкладкой.

Желаю тебе эффективной работы ферментных каналов, отменной регуляции цитокиновой сети и высокого уровня эндорфинов, – писала мать в электронном письме, которое прислала в два часа ночи, чтобы подбодрить перед коллоквиумами.

Будет чрезвычайно великодушно с твоей стороны, если ты позвонишь тете Берне в Измир, она упала и ушибла ногу. За это я получу от нее кучу бонусных очков. Позвони ей после часа дня, но не намного позднее, потому что потом у нее время коктейлей: тогда это потеряет смысл. Мать заканчивала заявку на грант, которую собиралась лично отвезти в Верхний Вест-Сайд, чтобы успеть к сроку. У Анжелы во время коллоквиумов было особое расписание, которое подразумевало громоподобный будильник каждые двадцать минут. Она не ложилась до половины пятого, но даже после этого будильник продолжал включаться, а Анжела не просыпалась. Мне приснилось, что каждой «длительности звона» соответствует своя степень «пробуждения». У слова «пробуждение» в этом сне был какой-то свой смысл.