Иди на Голгофу. Гомо советикус. Распутье. Русская трагедия - [39]

Богиня

Богиню привез домой далеко за полночь лысый, разодетый во все заграничное мужчина лет пятидесяти. Он проводил ее до парадного. Обнял. Поцеловал. Она ответила ему тем же.

Взглядом холодным окинь

Нашу чудо-планету.

Нету на ней богинь,

Значит, и Бога нету.

И если уж тут — тоска,

То тысячу лет пространствуй,

Не сможешь их отыскать,

Все перерыв пространство.

Я и Антипод

Мы с Антиподом проходили мимо «Дворца бракосочетаний». Не стоит и говорить о том, какое убогое это зрелище. Даже Антипод не выдержал и плюнул от омерзения.

— А ведь это — реальность твоих «идеологических храмов», — съехидничал я. — Твои «храмы» будут. Но они в реальности будут выглядеть совсем не так, как ты воображаешь. Самые светлые и умные замыслы в нашей системе превращаются в серость, глупость, пошлость, скуку. Самое большее, что они принесут с собой, — это тотальный контроль над душами людей.

— Если тотальный, — усмехнулся он, — то это было бы хорошо. Но, к сожалению, с такими «храмами» души людей не уконтролируешь. Тут пока не храмы, а тюрьмы и концлагеря нужны. Сталин не довел свое дело до конца.

Но не все сказанное нами следует принимать за чистую монету. Много в наших речах говорится «для красного словца», в шутку, из духа противоречия. Часто нам самим не ясно, в чем наши расхождения. Часто мы переходим на противоположные позиции.

Суета

Я люблю мои беседы со случайными людьми и пациентами, специально разыскивающими меня. Это и есть моя реальная жизнь, а не призрак жизни. Вот я вошел в дешевое кафе выпить стакан чаю и съесть бутерброд — все, что я могу позволить себе сегодня. Какой-то незнакомый человек делает мне знак из глубины кафе, зовет к своей стойке. Подхожу. Человек отодвигает грязную посуду, наливает в стакан какой-то красноватой бурды (у нас это считается вином), насаживает на вилку какой-то еды со своей тарелки, делает мне знак пить и закусывать.

— Я сразу заметил, — говорит он, — что ты свой парень! Че-ло-век! Теперь встретить человека трудно. А ты, я вижу, че-ло-век! Ну, дуй!

Я «дую». Он говорит, что я — молодец, не брезгую угощением «простого человека». И затем я терпеливо выслушиваю его историю.

— Отец советовал мне выбрать такую профессию, которая гарантировала бы кусок хлеба при всех обстоятельствах, — говорит он. — Совет прост, да не так-то легко ему следовать. Кажется, например, совершенно очевидным, что профессия продавца продовольственного магазина или повара в общественной столовой гарантирует упомянутый кусок хлеба. Но это далеко не так. Гарантия тут кажущаяся. Тут ты имеешь гарантированный кусок лишь тогда, когда все прочие имеют тот же самый кусок или кусок получше и без всяких гарантий. Но случись что серьезное и… У нас в городке, например, когда началась война, высшее начальство первым делом заполонило все питательные точки своими родственниками и холуями, а прежних обладателей этих точек вытурили кого в армию, кого в тюрьму, кого на военные заводы. А почему, вы думаете, нечто подобное не произойдет в случае будущих неприятных событий большого масштаба? Зато плясуны и баянисты, над коими до войны все подшучивали как над бездельниками, а их занятия за профессию вообще не почитали, всю войну провели в теплоте и в сытости. И все уцелели!

— Когда мои практичные и прозорливые родители решали, — продолжал незнакомец, — кем мне быть, вариант с плясками и баяном обсуждался ими неоднократно. Отец был против, упирая на то, что я способен играть только на нервах родителей. Мать же настаивала на том, что баян — не скрипка Студебеккера (она, очевидно, хотела сказать: Страдивари), а пляска — не балет, что свистеть; топать и охать может научиться даже такой бездарный растяпа, как я. Но в музыкальную школу меня не приняли из-за абсолютного отсутствия музыкального слуха. Смешно? Бывает абсолютный музыкальный слух. Очень редко, говорят, бывает. Но еще реже встречается абсолютное отсутствие музыкального слуха. Так вот я принадлежу к числу этих исключительных личностей. Для меня что «до», что «ре», что «соль» — все едино. Я даже «Чижика» одним пальцем не смог научиться играть за целый год. Тоже своеобразный рекорд. Так вот эта моя уникальная способность и позволила мне стать обладателем самой уникальной профессии в стране: я — специалист по безобразным звукам, с помощью которых можно парализовать животных. И человека тоже. Собственно говоря, это и предназначено для людей. Опыты только проводятся на животных. А я пока единственный человек, способный переносить такие звуки. Не веришь? Я тебе дам адресок. Приходи. Я тебе такое покажу, что глазам… и ушам, конечно… своим не поверишь. Нажимаешь кнопку, и даже лошади немедленно с копыт долой. Ты только об этом не трепись никому, это секрет. Это, брат, посекретнее атомной бомбы. Хотя, какой это секрет — атомная бомба?

Наш человек

— Ты, Лаптев, в общем и целом наш человек, — сказал мне тогда товарищ Горбань, — но вот мудришь как-то не по-нашему.

— Я мудрю именно потому, что я есть наш человек, — сказал я. — А если уж наш человек начинает мудрить, то делает это всегда не по-нашему. Обратитесь к нашей истории, и Вы сами… — Покинув товарища Горбаня, я преисполнился чувством преданности идеалам коммунизма.