Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов - [26]

Монахини и священник не верили в валькирий и не представляли их, они никогда их и не видели. Они увидели только, как исчез покойник, и как вдруг Халла вознеслась на небо, к несчастью, вместе с плащом, и никто не успел и не посмел сдернуть его с нее. Однако она оставила в келье свой узелок. Что ж, пусть хоть это будет реликвией, решили они; может быть, и там найдется предмет, обладающий чудесными свойствами.

Глава вторая МАРОБ

Крылатый конь возмущался и фыркал и явно с удовольствием сбросил бы ее прямо в море, но Халла сказала, что корабль не мог далеко уплыть, и они стали кружить над Черным Морем сразу же за проливом. Под ними было два или три судна, очень маленьких с высоты, поднимающих грудью светлую волну. Халла не сразу смогла сказать, какой корабль ей нужен. Но потом она заметила на палубе одного из них ярко-желтую рубаху. Это была рубаха Таркан-Дара, уж ее-то она узнала: сама стирала много раз.

А потом она увидела остальных двоих. И тогда спрыгнула с высоты примерно в пятнадцать локтей, ближе конь не смог подлететь, — но не ушиблась, а только упала. Пока она вставала, отряхивалась и уверяла их, что это она и все в порядке, конь был уже далеко, таял в северной части неба, спеша в Валхаллу.

Как она сюда добралась, она не стала объяснять. Это было слишком сложно. Валькирий в их мыслях не было, и слов таких они не знали. Достаточно было того, что они с ней, а она, которую они считали потерянной для себя, снова с ними. Делать ничего не надо было. Они были на корабле, и корабль вез их по морю.

Большую часть времени они сидели на палубе, почти не разговаривая, глядя на катящиеся волны, темно-зеленые или темно-синие. Иногда Киот принимался ходить вдоль борта, бормоча себе под нос. Он был совершенно выбит из колеи. Он был уже не молод и пытался всю жизнь быть настоящим христианином; готов был простить Правителю зло, причиненное ему самому. Не из-за этого он отправился в путь. Вся община страдала от несправедливости, еще худшей, чем та, из-за которой Христос неустанно боролся с фарисеями. Он, Киот, правильно сделал, что пошел. Но если бы он не пошел, если бы простил Правителю непростительное, он не был бы так расстроен и смущен душой. Давным-давно услышал он в первый раз о великом святом храме Софии, чуде христианского мира. Теперь он видел этот храм, и горечь вошла в его сердце, ибо он видел в нем растление. Он старался об этом не думать и найти утешение в молитве, но этот путь к утешению был теперь для него закрыт. Он чувствовал себя совсем стариком.

Родин знал, что происходит в душе друга, но ничем не мог помочь. Они выполнили свой долг, но добро ли от этого будет? Еще придется за все платить. А Таркан-Дар, потомок Хлебных Князей, даже не вернется в Мароб. Родин смотрел, как он сидит, устремив взгляд в волны, похудевший и потемневший лицом, а рука его, словно без его ведома, иногда протягивается к руке Халлы и сжимает ее. Знает ли он о том, что творит его рука? По пути в Византию он часто пел. Теперь он не пел совсем.

Еду готовил Родин вместе с Халлой. Родин еще в порту сказал капитану, что она придет на корабль, и вот она явилась. Матроса, который уверял, что она упала с неба, капитан за вранье сшиб с ног ударом кулака. Ему было все равно, откуда она появилась. Она вела себя пристойно, беспокойства никому не чинила, огонь разводила только на плоском камне и понимала все, что ей говорили. В портах она сходила вместе с кем-нибудь на берег и помогала купить все, что нужно. Корабль медленно полз вдоль берега. Императорское судно для особых поручений обогнало их в первый же день вечером. Ветер стих, но на Императорском корабле изо всех сил гребли рабы, и его весла ровно опускались и подымались, словно движимые сверхъестественной силой, а не людьми.

Родин, конечно, понимал, что сколько ни думать о неизвестности, ожидающей их впереди, ничего не придумаешь, и много молился, но все меньше спал и все равно думал, думал, что скажет и что сделает, если его ждут плохие вести. Иногда он бледнел, лицо его искажалось, потом застывало. Он боялся, что судьба его ударит так же, как Таркан-Дара, и боялся остаться один в маленьком мире боли, далеко от друзей, как сейчас Таркан-Дар, которому Халла Богом Посланная, наверно, стала ближе, чем он или Киот.

Проходили дни. Однажды разразился шторм, и их всех укачало. Потом опять стало ясно. Халла болтала с дельфинами и даже допускала мысль о том, чтобы присоединиться к ним, так радостно они скользили по волнам, выпрыгивали в теплый воздух, на мгновенье ощутив, как сохнет кожа и солнце жжет глаза, и снова погружались в прохладную прозрачную влагу. «Но это, наверное, не для меня, — думала она. — К огню я привыкла, а вода напоминает мне о русалках, у дельфинов тоже хвосты, как у них. Если я ошибусь на этот раз, меня уже не спасет дракон. Их здесь нет».

Потом люди из Мароба совсем потеряли покой. Началось с того, что впереди показались низкие зеленоватые берега с песчаной полоской у воды и мелководьем, от которого приходилось держаться подальше. Они не отходили от поручней на палубе, вглядываясь в даль. Таркан-Дар временами отворачивался от берега, становился спиной к поручням и устремлял взгляд на безбрежное море с другой стороны. Так продолжалось два дня; потом Родин и Киот стали собирать свои узлы. Оба по очереди пытались уговорить Таркан-Дара пойти домой с ними. Он наотрез отказался. Когда корабль, наконец, вошел в устье реки и направился в Маробскую гавань, он спрятался под палубой в носовой части корабля среди канатов и свернутых парусов.