Иди легко. Повесть о Халле - приемыше драконов - [24]

Таркан-Дар в первый раз за все это время поднял голову.

— Ты прав, — сказал он.

Он знал одного человека, который хотел взять себе Пташку, но она… — она! — он не мог вспомнить о ней без боли, от которой темнело в глазах.

Родин быстро произнес:

— Скажи капитану корабля, что мы придем вечером. Потом вернешься и поможешь нам в некотором деле.

Отец Иоанн, слегка поклонившись, ушел, бросив из дверей косой взгляд на Халлу, сидевшую на табурете в новом платье, с руками на коленях.

— Значит, богатый Правитель-христианин, которого посадил над нами высокочтимый Аргирий, поможет нам отомстить за обиды, — сказал Киот. — А потом пройдет время, власть сменится или этого Императора отравят, на его месте окажется другой, войдет в силу Железный Заслон и пришлет нам нового Правителя, который поможет нашим обидчикам, и они отомстят нам, и так будет продолжаться без конца, именем Бога и великой Римской Империи. Хорошо, что мой дед не узнает, чего добивался для нас своей смертью.

Киот говорил это с большой горечью. Он дольше остальных верил в то, что в Византии живы заветы Бога и выполняется Его воля.

А Родин сказал:

— Я не знаю, что делать. У меня мысли путаются. Может быть, надо сделать так, чтобы новый Правитель не правил в Маробе? Ты сможешь поднять и повести людей, Таркан-Дар, потомок Хлебных Князей?

Таркан-Дар покачал головой.

— Нет, сейчас не смогу, — ответил он. — Я не вернусь домой. А если бы я вернулся и поднял людей, они бы прислали войско… Они могут купить войско и воевать, не рискуя собой.

— Ты решил никогда не возвращаться? — спросил Родин сочувственно.

— Никогда, — ответил Таркан-Дар. — Мои глаза больше не смогут смотреть на Мароб. И меня переполняет ненависть: я, наверное, не смогу никого простить. Я поддамся искушению и начну убивать. Не смогу даже думать о прощении. Я пойду в тот город, о котором говорил варяг, — в Хольмгард на севере. Говорят, там лучше, чем здесь.

— Что ты будешь там делать?

— Если придется, стану воином, поступлю на службу к тамошнему князю. Буду убивать не своих врагов, а врагов какого-нибудь князя. Это работа, а не убийство. Мне будет все равно, и Богу тоже. Но в Мароб не вернусь.

— Может быть, и мне… — начал Родин.

— Тебе нет. Ты старше. Ты выдержишь. Ты им нужен. А без меня им будет лучше. Я могу принести зло в Мароб. Я чувствую: сейчас во мне зло. На корабль я пойду с тобой, но в Маробе не сойду, а поплыву дальше, в Ольвию, а потом еще дальше пойду. Один.

— Может быть, и я пойду в Хольмгард, — сказала Халла.

Вдруг они вспомнили про нее.

— О Халла, наша Халла Богом Посланная! — воскликнул Киот. — Что будет с тобой?

— Наверное, как-нибудь проберусь на корабль, — сказала Халла.

— А ты сумеешь убежать? — живо спросил Родин. — Мы не можем оставить тебя здесь, в безбожном месте. Мы тебя любим.

— Я не останусь, — сказала Халла. — Но как это будет, не знаю.

— Иди с нами сейчас! — сказал Таркан-Дар.

— Отец Иоанн, наверное, и вас не выпустит, если я так поступлю. Пусть думает, что я остаюсь. Нам надо прощаться. Но я к вам приду.

И они решили в этот раз понадеяться на нее и на Бога, который ее к ним послал, сложили свои нехитрые узлы и решили отдать все, что смогут, из оставшихся средств, отцу Иоанну. Вечером он пришел, взял пожертвования и проводил их на корабль. Простившись с Халлой и оставляя ее на берегу, они не были уверены, что увидят ее снова. Милую Пташку тоже поручали воле Божьей, но Бог не захотел спасти ее, кто знает, что он захочет сделать с Халлой? Родин и Киот расцеловали ее на прощанье, и вдруг Таркан-Дар тоже подошел и поцеловал ее долгим горячим поцелуем, а оторвавшись, выглядел удивленным. Но Халла спокойно пошла с отцом Иоанном, а он сразу заговорил с ней о бегах.

Он убеждал ее, что, обладая таким даром предвидения, можно принести большую пользу, скажем, монастырю, и что она должна стать монахиней и отдать Богу не только свой плащ, но и все, что имеет, и посвятить ему свой дар. Воистину, если она этого не сделает, то окажется, что этот дар — от сатаны, и ей придется плохо.

Она слыхала о монастырях и о власти, которую имеют некоторые из них, и о золотых ларцах в храмах, где хранится что-то необыкновенное, но не понимала, зачем все это. Теперь она внимательно слушала все, что говорит отец Иоанн, чтобы он думал, что она решила следовать его советам. Время от времени он возвращался к плащу, несколько раз спросил, откуда он у нее, но она всякий раз уклонялась от ответа. Тогда он переводил разговор на лошадей и на то, как она сможет угодить Богу и еще помочь своим друзьям, которые вернутся домой, если скажет высокочтимому Аргирию, как пройдут те или иные большие бега. И она про себя подумала, что если она рассердит высокочтимого Аргирия, то, наверное, накличет этим беду на людей из Мароба, и значит, надо быть осторожнее.

Потом отец Иоанн сказал, что ей лучше будет отныне жить в монастыре, и она покорно согласилась и пошла с ним, пытаясь мысленно представить, как же она будет разговаривать с лошадьми в присутствии высокочтимого Аргирия. Он им, наверное, не понравится, и если они увидят ее с ним, то и ей перестанут доверять. Трудно сказать, как поведет себя Звездный Луч. А остальные? Ладно, поживем — увидим.