Иди и жди морозов - [8]

Шла четвертая ночь после смерти Винне. Плакальщицы настолько устали, что отупение подавляло горе, и единственное, чего они хотели, это дождаться утра и уже традиционно похоронить умершего. С нетерпением они ждали рассвета.

Тинне отодвинул деревянные ставни и выглянул через узкое окошко на улицу.

– Луна уже высоко и светит ярко, – сказал он. – Если сынок должен был встать, он бы уже встал.

Мать парня с облегчением вздохнула и вытерла слезы.

– Хорошо, – бородатый кузнец покивал головой. – Но для спокойствия посидим до утра.

Тинне скривился.

– Ну, я вас из избы не выгоняю. Налей еще пива, женщина. Выпьем за душу Винне в Навии.

Она налила, они выпили. Вытерли усы и бороды рукавами застиранных рубах.

– Вы вчера вой слышали? – спросил Костьян, а когда присутствующие кивнули в ответ, продолжил: – Это тот с волчьими глазами мог напасть на Винне. Я тут себе подумал, что какое-нибудь лесное чудище парня сожрало бы, а тот с волчьими глазами, как известно, злой, но людей не ест. Пока что. Он мог встретить Винне в лесу и убить его за то, что он человек. Все знают, какую злость на людей волкоглазые имеют.

Крестьяне скривились, переглянулись, обдумывая его слова.

– С этим можно согласиться, потому что хранитель не смог даже следов распознать, – сказал Стоян. – Волкоглазый недавно с гор вернулся.

– А, собственно, где он? – спросил Здамир с нескрываемым удовольствием. – Этот ваш хранитель? Разве он не должен сидеть тут с нами, чтобы защитить нас, если парень встанет?

– Должен, – признал Тинне. – Только его на совещании не было. Его девочка тоже искала…

Ему не нужно было заканчивать мысль, чтобы все подумали то же самое.

– Ну, ладно, – Здамир пожал плечами, не слишком беспокоясь. – Как потерялся, так и найдется. Налей еще пива, Тинне. Что? Чего уставились? Наверное, он пошел за тем, что вашего сына убило. Так что сейчас или он, или его. Что-то к нам обязательно припрется. Я уверен. Припрется, как всегда.

* * *

Он проснулся немного не в себе.

Страх куда-то исчез, он не многое мог вспомнить из того, что было. Из темноты его вырвал чудовищный голод. Тело сжигала горячка. С трудом он выбрался на поверхность, раскапывая рыхлую землю руками и сдирая ногти до крови.

Он лежал тут один час или несколько дней?

Это не имело значения. Только бы погасить эту странную жажду. Невыносимое ощущение, желание, которое не позволяло забыть о себе.

Лес тонул в темноте и в тишине, созданной десятками безмолвно движущихся существ.

Он чувствовал, как кто-то или что-то следит за ним из укрытия. Ощущал на себе то изучающий, то выжидающий взгляд. Слышал вой волка, притаившегося поблизости. Если бы только он мог сосредоточиться…

Ах, это искушение было непреодолимым! Как от этого избавиться? Как?!

Тропинка перед ним осветилась золотисто-синим, нереальным блеском. Это луна вышла из-за туч и пробивалась между верхушками деревьев.

Круглая.

Голод стал невыносимым. Он чувствовал, что, если его не утолит, сойдет с ума.

Он неуклюже потащился в сторону, куда его тянул инстинкт. Туда, где он, наконец, утолит назойливую жажду, что скручивала внутренности и наполняла голову нескончаемой болью.

К людям.

* * *

– Может, это и волкоглазый, – рассуждал дальше Костьян. – Но разве он мог лапой аж так размозжить череп?

– Леший… – неожиданно отозвался дед, оживая и широко открывая глаза. – У лешего есть дубина, и о-о-о, да! Он одним махом может размозжить голову!

Собравшиеся почувствовали себя неловко, но Тинне только закатил глаза.

– А отец снова за свое! Кто бы не усрался, всегда леший виноват!

– Да, смейся над стариком! – дед зловеще погрозил ему кривым пальцем. – Я помню, когда принесли батюшку, некоторые тоже смеялись. А у него рожа была такая же, как у этого умника под тряпкой.

Тинне пренебрежительно фыркнул.

– Подожди, – вмешался Костьян. – Дед уже видел такое?

– Видел ли? – взорвался крестьянин и, пока сын не успел что-либо ответить, начал рассказывать: – Всю жизнь эта картина у меня перед глазами! Я был маленьким ребенком, когда принесли моего любимого батюшку, вот как этого сопляка. Отец деревья в лесу рубил и что-то ужасное его укокошило. Старики сразу сказали, что он замахнулся на святое дерево, которое леший любит, но молодежь, как и сейчас, не хотела верить в чудовищ и лесных духов. Нужно, видать, пожить в этих горах и на трагедии насмотреться, чтобы разума набраться.

– Кстати, отец, – удрученно произнес Тинне. – Через несколько часов рассвет, я хотел бы, чтобы ты закончил рассказ к тому времени.

– Да, да, – дед понуро закивал головой. – Некоторые никогда уже глаз не откроют, даже когда боги у них дитя отнимут.

Тинне замолчал, будто кто-то его ударил, а дед заерзал на пеньке, который служил ему стулом. Он наклонился в сторону собравшихся и продолжил:

– Похоронили мы отца под маленьким могильным холмиком, а через несколько дней крестьяне вернулись на участок, где отец деревья рубил. И снова начали рубить и вдруг слышат… – Дед повысил голос, но все и так слушали его. – …слышат вроде шепот в кронах деревьев, то тут, то снова там, и каждый раз с другой стороны. Громче и громче зловеще шептало, аж пока двое самых умных крестьян не пустились наутек и до деревни добежали. А когда вернулись, из тех, кто не убежал, только один дышал. Он истекал кровью, потому что что-то сломало ему ногу. Но прежде чем дух испустил, успел еще сказать, что на них огромный медведь напал, а на медведе бородатый старик ехал и дубиной размахивал.