Идеи в масках - [2]

Много, много дней провел Чарудатта за составлением таблиц по данным бога Ганезы.

И когда они были готовы, он стал проверять их.

И вот предсказал сам себе Чарудатта выпадение дождей и засуху, войны радж с их исходом, падеж и приплод коров, смерть и рождение людей, знамения небес и удачу купцов, — и все это на один год.

И все исполнилось, как предсказал мудрый Чарудатта.

Тогда составил Чарудатта новые таблицы на следующий год и величаво сошел с гор в долины. Торжественно и гордо было на его сердце, ибо оно познало все. И грустно и тоскливо было ему, ибо, идя, он думал: «Все будет так, как будет, и желание сердца — пустой обман».

Гремят огромные барабаны, трубы криками меди наполняют воздух, охает земля под бегом боевых коней, слонов и маршем бесчисленных ног. По широкой дороге идет войско магараджи Пурушри, сверкая яркостью красок. Слоны одеты в пурпур, а в крепких золоченых башнях сидят на их. спинах воинственные раджи в белых тюрбанах с бриллиантовыми перьями, в золотых шлемах, осыпанных жемчугом, и потрясают длинными легкими копьями наконечники которых режут воздух и жаждут крови как жала. У ног слонов смуглые воины в цветных одеждах ведут на цепях рыкающих тигров, приученных бросаться на врага… Скачет на чудных гордых конях молодежь в шитых золотом плащах, и солнце смотрится в клинки их сабель как красавица в зеркало.

И на белом слоне, завешанном коврами и тончайшими шалями, сверкающий алмазами, в короне, сотканной как — будто из лучей луны и солнца, горделиво опираясь на аметистовый жезл, движется повелитель этого великолепия, этой стремительной. силы, сам магараджа Пурушри, спокойный и уверенный как Индра.

И встал перед ним Чарудатта. В лохмотьях его одежды нагая грудь покрыта пушистым снегом его почтенной бороды… Лицо его как темная бронза от лучей, лоб его, подобный выпуклой башне, увенчан запыленным тюрбаном, глаза сияют мудростью и скорбью, и жестом более важным, чем повелительный знак царя, Чарудатта остановил поток воинов и сказал:

— Злосчастный раджа Пурушри, знай, обманутый, что ты и все твои ляжете грудой белых костей в ущелье Нур, ибо там подстережет тебя твой враг и, кинувшись справа и слева, будет рубить и рубить… Они будут как тигры, вы — как напуганные овцы, ваши слоны будут реветь, поднимая хоботы к небу, и топтать вас среди темной ночи… Смерть будет клокотать в ущелье, а над ним не видно будет ни одной звезды… Ты будешь лежать на дне ущелья, слушать замирающий вой и лязг боя и тщетно станешь пытаться слабеющей рукой зажать рану, из которой будет бить твоя кровь… И черное небо над тобою… И помощи нет… И ты исчезнешь, раджа Пурушри.

— В ущелье Нур, говоришь ты, достопочтенный брахман?

— Да, я знаю и минуту, и пядь земли, на которой ты будешь стоять, когда кинжал поразит тебя.

— Благодарю тебя, мудрый, дарю тебе 25 коров белых как снег. Я не пойду в ущелье Нур, но изберу другую дорогу. А, коварный Датханада! Я знаю теперь, где ты подстерегаешь меня; твой замысел обрушится на твою же голову.

— Но ты не можешь не идти в ущелье Нур, раджа, — сказал брахман.

— Почему же, досточтимый?

— Потому что этого нет в моих таблицах.

— Ну, это меня не касается, — ответил раджа.

И войско повернуло назад по мановению его жезла.

Раджа Пурушри победил своих врагов.

Мудрый Чарудатта вернулся в пещеру и долго проверял свои таблицы. Однако, он не мог отыскать в них никакой ошибки. Тогда он решил еще раз проверить себя и еще раз отправился в мир.

И вот он проходил возле небогатого дома.

В немногих шагах от него, под купой пальм был раскинут шатер: там стояло ложе, и на нем вытянулся бедный больной. Когда-то он был, наверное, красавец, но губы его иссохли, кожа обтянула лицо, глаза полупотухли и волосы прилипли к влажному лбу.

Над ним склонилась, его ласкала цветущая жена его и покрывала его грудь ароматными волосами, целуя его губы, веяла на него опахалом и улыбалась и пела:

«Недуг пройдет, потому что любовь моя бодрствует: может ли демон болезни вынести соседство горячей любви? Моя любовь горяча, она сожжет ему черные крылья, и он едва улетит визжа, как побитый щенок. Потому что я люблю, люблю тебя, мой повелитель!

Ты опять встанешь стройный как пальма, и тогда ты сильною рукою прижмешь к груди свою подругу. О, какой поцелуй я выпью с твоих губ! Ты сядешь на коня и поедешь в гости к радже, а я, стоя на пороге, буду тобой, пока ты не исчезнешь на повороте, но моя мысль будет лететь, лететь за тобою, как белая голубка, потому что я люблю, люблю тебя, мой повелитель!

Не надо стонать, надо улыбнуться. Я буду петь тебе, танцевать перед тобою, я тихо буду ударять в бубен и кружиться, тихо — тихо изгибаясь и посылая тебе поцелуи, и ты улыбнешься и назовешь меня своею милой, потому что любовь сильнее недуга»…

Печальный и гневный стоял Чарудатта у шатра, наконец, он сказал:

— Горе, горе!

— О, Магадева, кто это? Зачем возвещаешь ты горе, брахман?

— Горе над тобою женщина.

— Умрет супруг мой? — спросила она, задыхаясь, и сделала шаг к нему. Огонь сверкнул в ее прелестных глазах.

— Нет, не пройдет и луны, как он будет здоров…

— О, тогда нет горя на свете!