Идеальный слуга - [18]

Любой нормальный мужчина волей-неволей проводил бы взглядом изящную спину и длинные ноги, выгодно подчеркнутые ярко-алой юбкой-карандашом, но гомункул равнодушно развернулся на сто восемьдесят градусов и попер на меня, рассекая толпу. До начала рабочего дня оставались считанные минуты, и люди спешили отметиться на проходной; кого другого могло и снести потоком — но зачарованная кукла упрямо плелась вперед, не обращая внимания на тычки и ругань. От его машинного равнодушия меня продрало холодком, но позволить себе просто уйти, не выяснив, что приказал гомункулу хозяин, я не могла.

Приближаться к проходной, заполоненной народом, я не рискнула, остановившись чуть в стороне. Гомункул пер напролом, как про нитке. Он не пытался спрятаться под зонтом или накинуть капюшон потасканной темно-синей толстовки, и потоки воды стекали по сероватому лицу. Промокшие волосы облепили лоб и виски. Вода словно придала твари объема и цвета. Вчера я просто выискивала наименее жуткого гомункула, и этот показался мне подходящим: мужчина лет тридцати-сорока, с вытянутым прямоугольным лицом и не слишком загрубевшими руками — не самый приятный тип, но с таким, по крайней мере, не так страшно ехать в одном лифте или одновременно заходить в подъезд. Вряд ли колдун стал бы терпеть рядом совсем уж жуткие экземпляры вроде тех, что шли мимо — в рваных ватниках, с одутловатыми физиономиями запойных алкашей и походкой тяжело больных людей?..

По поведению гомункулы, впрочем, не слишком различались между собой. Что «пьяницы», что «усталый работяга» — просто перли по прямой, как танки, примерно с той же долей сострадания и внимания ко всем и вся на своем пути. Гомункул, которому я подсовывала записку, и вовсе протащился по диагонали через газон, хлюпая жидкой грязью, — заляпался по колено, но передо мной остановился с царственной невозмутимостью. Пошевелил челюстью, словно разминая непривычные к нагрузкам мышцы лица, и хрипло произнес:

— При всем уважении, я бы предпочла сохранить инкогнито. Если вы заинтересованы в приобретении идеального слуги, составьте в письменной форме список своих пожеланий к количеству, внешности и умениям и передайте любому из моих гомункулов. Вы получите ответ в течение дня.

Это «предпочла» и выверенная, вежливая речь настолько не вязались с обликом усталого мужчины, давно махнувшего на себя рукой, что я вздрогнула, как застигнутая за подглядыванием школьница, и бессмысленно отозвалась:

— Благодарю, но мне нужно время на размышления.

Гомункул ничем не дал понять, что услышал или понял меня. Не получив никакой записки и прямых указаний, он просто развернулся и попер к проходной — по прямой, даже не пытаясь обойти лужи и спрятаться от усилившегося дождя.

«Идеальный слуга», вы подумайте только!

— Алиса! Эй, Алиса!

Голос был мужской, сиплый, словно простуженный. Я повертела головой, но ни одного знакомого лица в толпе не увидела и собралась уже пойти домой и предложить Карине заказать-таки одного гомункула на пробу — вдруг он сумеет вывести к своему создателю? Но голос раздался снова, ближе и отчетливей:

— Алиса!

Я остановилась и оглянулась. Хвост живой очереди почти полностью скрылся в здании проходной, и площадка перед ней стремительно пустела. В стеклянной коробке автобусной остановки никого не было, и до меня, наконец, дошло.

Таласымы, как и навки, с возрастом теряли способность отходить далеко от места своей смерти. Но если навки получались из озлобленных утопленниц и потому всецело зависели от воды, то таласымы поднимались из покойников, замурованных в фундаменте здания, и их привязка была куда жестче.

А самые старые корпуса завода располагались почти в трех кварталах от проходной. Местному таласыму не оставалось ничего, кроме как окликать меня, пока я сама не подойду ближе, — или пока не отзовусь, позволив использовать саму себя как опорную точку для нави.

Лило по-прежнему как из ведра, и я, прикинув, что лучше уж отдать посторонней нежити частичку собственной силы, чем сайгачить три квартала под дождем, уже открыла рот — и его тут же зажала шершавая мужская ладонь, такая большая, что напрочь перекрыла мне кислород. Я выронила зонт и инстинктивно схватилась за чужую руку, так отчаянно стараясь оттянуть ее подальше и вздохнуть, что в панике даже не вспомнила, что дышать мне, собственно, не обязательно.

Счастливый владелец здоровенной грабли об этом не забывал ни на секунду, а потому, невзирая на сопротивление, преспокойно утащил меня спиной вперед под навес проходной — и выпустил. Я извернулась, хватаясь за сумочку и судорожно соображая, переложила ли утром перцовый баллончик… а потом выдохнула и коротко, но емко ругнулась.

Итана предсказуемо не проняло.

— Ты что, серьезно собиралась отозваться?! — пропустив мимо ушей крепкое словцо в свой адрес, возмущенно поинтересовался он. — Это же столетний таласым! Любой, кто откликнется на его зов, умрет!

Я сжала пальцами переносицу и выпрямилась, терпеливо дожидаясь, пока рассеется противный холодок в низу живота.

— Итан, я уже мертвая.

Он застыл на мгновение с приоткрытым ртом — и нахохлился, ввинчиваясь затылком в промокший капюшон черной толстовки, поддетой под привычную косуху.