Идеальная няня - [46]

Однажды вечером Луиза ждала Мириам с особенным нетерпением. Не успела та открыть дверь, Луиза прямо-таки бросилась на нее. Глаза у нее сияли. За руку она держала Милу, и вид у нее был решительный и сосредоточенный. Казалось, еще чуть-чуть, и она с радостным воплем пустится в пляс. Она предвкушала этот момент целый день. Она разработала идеальный, на ее взгляд, план; оставалось убедить Мириам.

– Я хочу повести детей на ужин в ресторан. А вы сможете спокойно поужинать дома с мужем.

Мириам бросила сумку в кресло. Луиза проследила за ней глазами и приблизилась почти вплотную, так, что до Мириам доносилось ее дыхание, мешая ей сообразить, что к чему. В ту минуту Луиза напоминала маленькую девочку, в нетерпеливом возбуждении притаптывающую на месте и без слов, одним взглядом вопрошающую: «Можно, можно?»

– Право, не знаю. Мы же не договаривались. Как-нибудь в другой раз.

Мириам сняла пиджак и направилась в спальню, но ее удержала Мила. Сообщница няни появилась на сцене, чтобы произнести медовым голоском:

– Мамочка, ну пожалуйста! Мы хотим пойти с Луизой в ресторан!

В конце концов Мириам сдалась. Она потянулась к сумке за деньгами, но Луиза ее остановила:

– Не надо, прошу вас. Сегодня я их угощаю.

В кармане у Луизы лежала купюра, которую она время от времени поглаживала кончиками пальцев. Они отправились в ресторан. Она заранее выбрала это скромное бистро, в основном посещаемое студентами, любителями пива за три евро. Но в тот вечер зал был почти пуст. Хозяин, китаец, сидел за стойкой, освещенной неоновыми огнями. На нем была красная рубашка с ярким рисунком. Он разговаривал с женщиной, которая не спеша потягивала пиво. На ее толстых щиколотках виднелись закатанные носки. На террасе курили двое мужчин.

Луиза втолкнула Милу внутрь. В зале отчетливо воняло застарелым табачным дымом, жирным рагу и потом, отчего девочку замутило. Она была разочарована. Сев за стол, она оглядела пустой зал, грязные полки с бутылками кетчупа и горчицы. Она представляла себе все это совсем по-другому. Думала, что увидит красивых женщин и влюбленные парочки, что вокруг будет праздничный шум и музыка. Вместо этого она очутилась за замызганным столом и должна пялиться в экран телевизора над стойкой.

Луиза усадила Адама себе на колени и сказала, что не хочет есть.

– Вам я сама закажу, ладно? – Не дав Миле и рта раскрыть в ответ, она заказала сосиски с картошкой фри. – Одну порцию на двоих, – уточнила она.

Китаец что-то пробормотал и забрал у нее меню. Себе Луиза заказала бокал вина, которое пила мелкими глоточками. Она пыталась втянуть Милу в беспечный разговор. С собой она принесла бумагу и карандаши, но Мила не хотела рисовать. У нее пропал аппетит, и она едва притронулась к еде. Адама снова усадили в коляску, и он тер глазки кулачками.

Луиза переводила взгляд с окна на часы, а с улицы – на хозяина, вернувшегося за стойку. Она грызла ногти и улыбалась, но потом как будто уходила в себя и смотрела вокруг невидящим взором. Ей хотелось чем-то занять руки и целиком сконцентрировать ум на одной-единственной мысли, занимавшей все ее существо, но она чувствовала себя разбитой, как разлетевшийся на мелкие осколки стакан; на душе у нее кошки скребли. Она снова и снова проводила ладонью по столу, словно сметая невидимые крошки или полируя его холодную поверхность. В мозгу вспыхивали смутные, ничем между собой не связанные образы, все быстрее сменявшие один другой, – какая-то мешанина воспоминаний и сожалений, знакомых лиц и несбывшихся надежд. Химический запах во дворе больницы, куда ее выпускали погулять. Смех Стефани, звонкий и приглушенный одновременно, похожий на хохот гиены. Забытые детские лица, нежные волосики, ласкаемые кончиками пальцев, известковый вкус найденной на дне сумки черствой слойки с яблоками, которую она все равно съела. Она слышала голос Бертрана Ализара, его лживый голос, к которому примешивались голоса других людей, отдававших ей приказы, делившихся с ней советами, велевших ей сделать то или это, даже тихий голос женщины – судебного исполнителя, которую – Луиза до сих пор помнила – звали Изабель.

Она ободряюще улыбнулась Миле. Она видела, что та вот-вот расплачется. Ей было хорошо знакомо это ощущение давящей тяжести в груди, ощущение своей неприкаянности. Но еще она видела, что Мила сдерживается, – эта благовоспитанная девочка из приличной семьи умела вести себя на людях и обладала удивительным для ее возраста чувством такта. Луиза заказала еще бокал. Она пила и наблюдала за Милой, не отрывавшей глаз от телевизора, и угадывала в ее детском облике черты матери. Непосредственность ребенка уже несла в себе зародыш нервной суровости, свойственной хозяйке Луизы.

Хозяин уже унес пустые стаканы и почти не тронутую тарелку и положил на стол счет, нацарапанный на листке в клетку. Луиза не пошевелилась. Она тянула время, ждала, когда стемнеет, и думала о Поле и Мириам, которые сейчас наслаждаются тишиной в опустевшей квартире и приготовленным для них ужином. Они, конечно, будут есть стоя, как раньше, до рождения детей. Вот Поль подливает жене вина, допивает свой бокал. Его рука скользит по коже Мириам, и они смеются. Они из тех, кто делают такие вещи смеясь – любят и, ничего не стыдясь, предаются страсти.