Идеализм-2005 - [32]

Вообще, подраться всегда можно было, в любой момент. Как-то в конце июня 2006 года, совсем незадолго до начала моего срока, Восточно-Центральная бригада клеила партийные листовки рядом с «Бауманской», неподалеку от офиса «России молодой». Рядом с листовками мы крепили стикеры с вооруженным мечом самураем и надписью «Да, Смерть!»

Мы разделились по парам, я шел с Дарвином и мы над чем-то смеялись.

Тут перед нами резко затормозила темно-синяя иномарка, из нее вылезло трое карикатурных бандитов, будто из сериалов.

— Мы, блять, из ЛДПР, — представилась братва, — давай сюда нахуй ваши листовки.

Я и Дарвин не сговаривались заранее, но порядок действий все равно знали. В кармане моей синей куртки лежал родной «удар». Поэтому вместо листовок либерал-демократы получили перцового концентрата. Один согнулся пополам, я ударил его левой рукой в бороду. Дарвин тоже пустил «удар» в дело, затравил газом второго. Третий, которому перца досталось меньше, ломанулся к машине и вытащил из ее салона карабин «Сайга». Это обстоятельство могло быстро и фундаментально изменить ход схватки.

— Бля, — я ткнул Дарвина в плечо, — смотри!

— Ебать!

Мы организованно, так сказать, отступили. Но ни одной листовки врагам не досталось.

Наступательные операции планировались как на уровне всего Московского отделения, так и на уровне бригад. Звенья по собственной инициативе регулярно разрисовывали партийной символикой и лозунгами стены вдоль железнодорожных путей, школы, ПТУ, ВУЗы. Во время антипризывной компании нацболы, вооруженные баллонами с краской, делали вылазки к московским военкоматам, оставляли на их стенах призывы косить от службы в вооруженных структурах режима. Каждый бригадир был обязан держать в голове список отделений милиции, административных зданий и потенциальных объектов для атаки в условиях революционной ситуации или каких-то массовых демонстраций, уметь ориентироваться в «родном» куске столицы, знать транспортные развязки.

Операции на уровне всего отделения привлекали внимание СМИ и общества к Партии. Но это были и своего рода учения, подготовка к революции…

В начале марта 2006 года исполком Московского отделения постановил атаковать как можно больше офисов Единой России за одну ночь. В качестве орудий использовались стеклянные бутылки с «Кузбасслаком», густым несмываемым веществом черного цвета. На фасадах баллонами рисовались партийные лозунги, «Кузбасслак» летел через разбитые стекла внутрь вражеских контор. Каждое звено, разделившись на группы по два-три человека, накрыло за ночь до десятка отделений правящей партии.

На следующий день газеты запестрели возмущениями путинских бонз, ФСБ и МВД пообещали поймать нарушителей. На партийном сайте появился отчет об акции, фотографии из разных районов столицы.

Почему к нам шли люди? И кто? В середине 2000‑х годов как доброжелатели, так и враги сравнивали НБП с партией эсеров. С одной стороны, это совершенно абсурдно. Эсеры бросали бомбы, убивали высших сановников империи и организовывали народные восстания. Ничего подобного НБП — икогда не делала. Ни НБП, ни кто-либо еще. «Приморские партизаны» попытались собственным примером вывести антиправительственное движение на этот эсеровский уровень, но остались выдающимся и героическим исключением.

С другой стороны, те парни и девушки, что садились в тюрьмы за акции, дрались на улицах, погибали — они ведь были людьми своеобразного эсеровского склада. Такие, которые сами искали, как пожертвовать собой за свободное общество, за народное счастье, за достойную жизнь, да за брошенных собак и кошек, в конце концов. Одним словом, смертники. Люди, всем сердцем ненавидевшие окружавшую их действительность, Физически не способные с ней мириться.

Конечно, в другую историческую эпоху, да или хотя бы несколько лет спустя они могли поехать сражаться в Курдистан или начать реальную войну с евсюковской бандой, как Андрей Сухорада. Но тогда, в середине 2000‑х, смертники вставали в наши ряды.

Причем мы об этом никогда не говорили. Мы просто смотрели друг на друга — и понимали все без слов. Делали то, что надо, делали молча. Никакой рефлексии, сомнений.

Сейчас, спустя много лет, я только смертников и помню. Антона Страдымова, моих подельников, особенно Рому и Лену. Было много других Вась и Маш. Студентов, рабочих с заводов, офисных служащих. На собрания одного звена Восточного и Центрального округов приходили иногда до пятидесяти человек. Но и не-смертники, маловеры, малодушные долго в Московском отделении НБП не задерживались. Нападения кремлевских хулиганов, избиения в райотделах, проблемы на работе или в университете, постоянная угроза тюремного срока — все это влияло, конечно же.

Многие пытались несколько месяцев что-то делать, в чем-то участвовать. Но запал подросткового бунта иссякал, гнев повзрослевшего неудачника переставал вести к грезам о революции после пары ночей в райотделе или после разбитого в уличной драке носа. Смертников же, всем своим образом жизни бросавших вызов гадкой российской действительности с ее равнодушием и эгоизмом, насчитывалось мало. Но они были.