Идеал воспитания дворянства в Европе, XVII–XIX века - [15]

.

Таким образом, образование Кретьена де Ламуаньона действительно следовало схеме, созданной такими педагогами-теоретиками раннего гуманизма, как Эразм или Хуан Луис Вивес, и воплощенной в многочисленных коллегиумах, открытых в XVI–XVII веках. В них питомцев стремились научить латыни и греческому так, чтобы они в полной мере могли понимать труды древних. Тем не менее в ряде аспектов образование юного Ламуаньона отличалось от того, что мог дать коллегиум. Во-первых, серьезное обучение началось гораздо раньше: как мы увидели, мальчик к восьми годам уже успел прочесть Вергилия и Горация. Кроме того, это образование включало в себя французский язык и историю – предметы, которые Байе считал не менее необходимыми, чем латынь. Мы знаем об этом, потому что Байе снабдил свою книгу собственными многочисленными замечаниями и размышлениями. На определенном этапе он предложил даже собственный план идеального воспитания. В его представлении оно должно начинаться рано, опираться на живость чувств детей и использовать их вкус к играм. Детей нужно учить географии, музыке и анатомии, а также ознакомить их с разными видами оружия, зданиями, памятниками, важными личностями, костюмами, животными и растениями. Религия отдельно не упоминается, поскольку для Байе как для священника было самоочевидным, что она должна быть частью образования. Хотя он и черпал свои примеры среди представителей самых разных верований – христиан и язычников, католиков и протестантов, – Байе никогда не забывал напомнить своему ученику, что католицизм – единственная истинная религия.

Когда мальчик подрос, он занялся изучением истории, мифологии, управления, генеалогии важнейших родов и самых распространенных языков, как мертвых, так и живых[75]: эта программа включала в себя множество предметов, совершенно незнакомых ученикам тогдашних коллегиумов. Дело в том, что их программа ограничивалась пятью-шестью годами изучения гуманитарных наук, а именно латинской и греческой грамматики и риторики, которые преподавали на основе лучших трудов древних авторов[76]. В коллегиумах, предлагавших полный курс обучения, кроме этого преподавали философию, то есть логику, этику, физику и метафизику, на что уходило два дополнительных года; однако на протяжении большей части XVII века учителя философии были вынуждены следовать Аристотелю[77]. Таким образом, живые языки, новая история и современная на тот момент наука не были частью программы обучения в коллегиумах, если не считать тех учеников, у которых были дополнительные частные наставники[78]. Неудивительно, что Байе относился с глубоким презрением к тому образованию, которое давали коллегиумы. С его точки зрения, оно было неэффективно и не учитывало индивидуальные склонности и таланты учеников, не каждому из которых, как считал Байе, могли подойти действовавшие в коллегиуме правила[79]. Более того, он называл учеников коллегиумов «галерными рабами», считая, что они тратят слишком много времени – семь или девять лет – на получение знаний, которые можно освоить гораздо быстрее[80]. Третьей причиной его негативного отношения к коллегиумам был запрет на использование там французского языка: «Таким образом, – писал он, – молодому французу не стоило надеяться, что ему будет позволено свободно изучать французский язык и учиться правильно говорить на нем»[81]. В то же время Байе считал, что большинству домашних учителей доверять нельзя: он очень живо описывал, как недостойные люди обманчивыми речами соблазняют наивных родителей, чтобы те доверили им своих чад[82]. Поэтому он решительно выступал за домашнее образование под родительским контролем или, еще лучше, под руководством самого отца. В книге постоянно восхваляются отцы, самостоятельно обучающие своих детей.

Конечно, ему пришлось признать, что некоторые отцы бывают заняты другими, более важными делами: к примеру, глава парижского парламента Гийом де Ламуаньон или его сын, генеральный прокурор. Будущий прокурор был отправлен в иезуитский коллегиум в Клермоне, как минимум для изучения философии (мы знаем, что он в итоге защитил в этом коллегиуме диссертацию по математике[83]), поскольку это было необходимо для получения университетского диплома. Однако ни Гийом, ни Кретьен-Франсуа не воспитывали своих сыновей сами по весьма уважительной причине, подчеркивает Байе: они посвятили все свое время служению обществу. Но хотя Гийом де Ламуаньон не смог самостоятельно дать образование своему сыну, он намеревался стать наставником своего внука, чему помешала лишь его преждевременная смерть[84]. Похоже, призыв Байе к домашнему образованию вполне отвечал образовательному идеалу семьи Ламуаньон.

Можем ли мы считать, что подобные идеи были свойственны всем дворянам мантии или по крайней мере самым высокопоставленным семьям, относившимся к их числу? Почти все примеры раннего обучения, которые приводит Байе, относятся к дворянам мантии. Единственное исключение – незаконнорожденный сын короля Людовика XIV герцог Мэнский, сочинения которого, написанные в семилетнем возрасте, были опубликованы за несколько лет до того, как Байе написал свой труд