Ибо крепка, как смерть, любовь… или В бизоновых травах прерий - [20]

– Ты чего так задумался, Натаниэль? – снова прервал Текамсех молчание. – Не слушай Сколкза, ты, конечно же, станешь замечательным воином…

Лэйс приподнялся.

– Не знаю. Но я все равно никогда не стану никаким воином. Я ведь не дакота. Стрелять я умею, драться тоже – если вдруг предстоит сражаться, то этого и хватит. И без воинской славы.

– А жаль, потому что ты мог бы иметь и славу воина, – словно слово в слово с недавним высказыванием Сколкза сказал Текамсех.

Серо-голубые глаза будущего капитана с Потомакской армии чуть потемнели.

– Может быть. Но не это самое главное в жизни, – сказал он.

– Наверное, – согласился и Текамсех. – Ты всегда останешься моим другом и братом, все равно, станешь ли ты сам великим воином или же нет…

Небо, трава и деревья – все отражалось в реке, было опрокинуто с берега в воду. Всякая вражда, любая боль или ожесточенное воспоминание – все тонуло сейчас в великолепии и торжестве лесных далей. Друзья переглянулись между собой, и обычная легкая улыбка коснулась губ Лэйса. Натаниэль забыл уже про Сколкза. Он только вступал в этот мир и в свою взрослую жизнь, и для него все было просто. Господь был рядом, Господь сотворил этот мир, и жизнь была великолепна и не стоила вражды и ненависти. Жизнь – казалось, она вся была заключена в томике торжествующих и вдохновенных псалмов Давида царя, и изо дня в день сердце торжествовало и праздновало сокровенную радость ранних летних рассветов, снова и снова встающих ведь от востока:

«Господня земля, и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней. Той на морях основал ю есть, и на реках уготовал ю есть. Кто взыдет на гору Господню? Или кто станет на месте святем Его? Неповинен рукама и чист сердцем, иже не прият всуе душу свою, и не клятся лестию искреннему своему. Сей приимет благословение от Господа, и милостыню от Бога, Спаса своего. Сей род ищущих Господа, ищущих лице Бога Иаковля. Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы. Кто есть сей Царь славы? Господь крепок и силен, Господь силен в брани. Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы. Кто есть сей Царь славы? Господь сил, Той есть Царь славы» (Пс.23).

Жизнь – она ведь была такая простая и понятная, жизнь – это снова и снова щемящая печаль алых вечерних зорь разливалась по земле и захватывала душу, и почему-то было чего-то жаль, но завтра должен был наступить новый день, и где-то в самом сердце вдруг понимались и произносились оставленные царем и пророком Давидом на все времена и до скончания века все одни и те же слова: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…» (Пс.50:1)

IV

Мэдилин ничего не сказала, когда Натаниэль пришел в этот вечер домой. Ее сын был уже большой мальчик, и она знала это.

– Возьми другую рубашку, Натти, – всего лишь и заметила Мэдди.

И продолжила свое занятие шитьем, от которого на мгновение подняла голову, когда он вошел.

Все было как обычно, был самый обычный летний вечер, и лишь тайная печаль, казалось, наполнила тишину в горнице. Никто и никогда ведь не знает, что там на душе у другого человека в такие минуты… И лишь отдельные случайные моменты приоткрывают иногда завесу этой тайны. Просто эта тишина, исполненная невысказанной печалью. Или просто блеснувшие тоскливым чувством из-под полуопущенных ресниц эти глаза… Но снова и снова сомкнуты губы, и снова и снова молчанием покрывается и принимается всё. Вот такая была Мэдилин Элеанор Лэйс.

Натаниэль между тем вернулся в комнату в другой рубашке и уже ничего не напоминало Мэдилин того, как он вошел. Он был спокоен и непринужден, всё как всегда, и она решила, что волноваться уже было не из-за чего.

– Ты снова был весь день где-то в своих лесах и прериях, и снова ничего не читал. И конечно же, даже и не вспоминал о том, чтобы взять в руки книгу, когда придешь домой, – заметила она.

Мэдилин не упрекала и не выговаривала, она просто говорила то, что есть.

– Знаю, – коротко согласился тот.

Он посмотрел за окно. Там, за окном, простирался великий, великолепный, непредсказуемый и манящий мир. В сиянии солнца, среди зеленой травы и ослепительно синего неба так легко было забыть обо всем. И он забывал. И тогда она, не зная, что сказать, просто напоминала:

– Натаниэль, так возьми же книгу и почитай тогда хотя бы сейчас. Ты ведь стал у меня уже почти взрослым, и я не могу постоянно напоминать тебе, у тебя своя совесть и свой выбор…

Тот отошел на другую сторону комнаты, взял книгу, вернулся и устроился рядом за столом. Раскрытая книга легла перед ним. Но Мэдилин видела, что мысли его были где-то далеко. Натаниэль пытался читать, перелистнул страницу, раскрыл книгу на следующей главе. Наконец он поднял голову, посмотрел вокруг, снова посмотрел на раскрытые страницы и сказал, глядя уже на нее:

– А Сколкз Крылатый Сокол мне сегодня сказал, что если бы я был дакота, я мог бы стать великим воином и иметь много славы и доблести…

Непривычный оттенок мечтательности наполнил его глаза. Мэдилин посмотрела на него, посмотрела за оконное стекло. Сердце ее вдруг накрыло тоской. То, что когда-нибудь должно было случиться, случилось. Ее недавний малыш узнавал мир и его соблазны. Слава, величие, блеск – кого только не взманили и не погубили они, и разве может кто-нибудь из мальчишек совсем не желать первенства и триумфов, вырасти равнодушным к почестям, наградам, успехам? Слава, всегда и во всем ведь вожделенная слава – вечное искушение всех и вся… Снова и снова все царства мира и славу их показывает диавол, и снова и снова звучат все те же его слова, как это написано в Святом Евангелии: