Ибн-Сина (Авиценна) - [48]

Соответственно небытие, согласно Ибн-Сине, не может быть предметом любви, ибо оно есть абсолютное зло. Бытие вещей, способных стать источником зла, необходимо, однако, так же, как и все остальное, и небытие их было бы большим злом, нежели то, которое может принести их бытие, как и небытие нашего мира было бы большим злом, чем его бытие таким, каков он есть. Речь здесь при этом идет о зле для вещей, а не для человека: «Если обнаруживается какой-то вид вещей, пагубных для человека, но в сущности своей совершенных, то за зло сочтут его непременно те, по мнению которых мир создан ради человека, тогда как дело обстоит не так» (40, 660–661). Все прекрасно в своем роде, так как совершенство вещей состоит в том, чтобы быть такими, какими им надлежит быть, и занимать подобающее им место в этом совершенном и благом мировом порядке.

Но вернемся к исходному пункту рассуждений Абу-Али, к их побудительным мотивам. Удалось ли ему подвести под естествознание прочный философский фундамент? Чтобы ответить на этот вопрос, вспомним логическое учение Абу-Али и спросим себя: логическую или онтологическую модальность имел в виду наш философ, характеризуя данный нам в опыте, эмпирический мир как бытийно-возможное-само-по-себе? Ответ может быть только один: логическую. И чисто логическим же путем им доказывается, что этот мир, рассматриваемый в его вневременной целокупности, сведенный в метафизическую точку, есть необходимо-сущее. Но ведь естествоиспытатель имеет дело не с логической, а с онтологической модальностью, исследуя то, что Аристотель называл «эмпирией», т. е. единичные чувственно воспринимаемые предметы и связи между ними; ему приходится отвечать не только на вопросы «есть ли?», «что?», «какой?», «почему?», которые Ибн-Сина считал единственно достойными философа, ищущего знания, одинаково истинного по отношению ко всем временам и обстоятельствам (и отвечает на них естествоиспытатель совершенно иначе, чем метафизик), но и на вопросы «сколько?», «как?», «когда?», «где?», которые, по убеждению Абу-Али, обладают лишь преходящей познавательной ценностью. Чисто дедуктивный, рационалистический метод исследования сущего в метафизике, продиктованный самим предметом этого исследования, а именно абстрактным сущим как таковым, имеет лишь кажущееся отношение к предмету исследования в естествознании, основанном на опыте и наблюдении: сущее, исследуемое Ибн-Синой как естествоиспытателем, и сущее, исследуемое им как метафизиком, фактически находятся в разных, не соприкасающихся друг с другом плоскостях. Но сама попытка установления связи между тем и другим, стремление дать философское обоснование опытному знанию были знаменательными и плодотворными.

Иллюзорный характер связи метафизики с физикой сопряжен здесь с логической ошибкой, рассмотренной применительно ко всем подобного рода рассуждениям Кантом в трансцендентальной диалектике, а именно с учетверением термина, поскольку возможно-сущее понимается Ибн-Синой в одном случае как реально данный нам в нашем опыте физический мир, в другом — как его метафизическая абстракция и логическая категория. Эта ошибка не осталась незамеченной критиками Ибн-Сины «справа» и «слева» — аль-Газали и Ибн-Рушдом. Как же мог не заметить ее Абу-Али, который в науке логики был подлинным корифеем? Вполне вероятно, что об этой ошибке он знал и что, следовательно, допущена она была им вполне умышленно. Ведь и сам его критик Ибн-Рушд, обосновывая тезис о допустимости толкования Корана только философами, но отнюдь не теологами, т. е. тезис о превосходстве науки над религией, нарушал элементарные правила логики, поскольку при доказательстве этого тезиса он исходил из соответствующим образом интерпретируемых стихов Священного писания, имея в виду, что именно его, как философа, толкование является единственно адекватным.

Ради ограждения науки от посягательств теологии арабо-мусульманские философы считали допустимым использование и методов рассуждения, принятых в богословии, в том числе софистических. Не следует при этом забывать, что учение о бытийно-необходимом-самом-по-себе, а значит, и все рассуждения Абу-Али, относящиеся к делению сущего на возможное и необходимое, опосредствуют переход от первой части метафизики, снабжающей принципами естественнонаучные дисциплины, ко второй— к «божественной науке».

Божественная наука

Философия Ибн-Сины обычно ассоциируется с этой, завершающей частью его метафизики, которая на первый взгляд очень проста и понятна (вспомним служебно-нормативную роль ее содержания в учении аль-Фараби об «образцовом городе»), а на самом деле требует от своего интерпретатора большой осторожности и вдумчивости. Задача божественной науки заключается в том, чтобы в простых и понятных символах выразить мысли, которые, с одной стороны, соответствовали бы догмам монотеистической религии, относящимся к богу и творению им мира, а с другой — не противоречили бы философскому мировоззрению, но, напротив, помогали бы приобщаться к нему тех, кто способен проникнуть в сокровенный смысл этих символов, разрешая возникающие при их концептуальном толковании противоречия.