Ибн Баттута - [9]

На манер большинства мусульманских городов Тунис состоял из укрепленной крепости — касбы, мусульманского подворья — медины, где находились мечети и медресе, а также изолированных друг от друга кварталов, где проживали иностранцы.

Иностранцев, большей частью европейского происхождения, в городе было много. Несколько сот каталонцев составляли личную гвардию халифа, доверявшегося их корыстолюбию больше, чем доброй воле своих единоверцев. Их верность халиф щедро оплачивал звонкой монетой. Намеренно препятствуя их сближению с городскими жителями, он разрешал им открыто молиться в христианских церквах. Кроме них, в Тунисе всегда хватало ренегатов из числа принявших мусульманство бывших рабов, христианских пленников, отбитых в морских сражениях у пиратов, католических клириков, обслуживающих приходы христианских общин, францисканских и доминиканских миссионеров, которые в XIV веке бродили по дорогам всего мира.

Медресе аль-Кутубийин, где остановился Ибн Батту-та, стоит в самом центре медины, рядом со знаменитой Большой мечетью — Джами аз-Зейтуна. Медина обнесена мощной крепостной стеной, с западной стороны к ней примыкает городская цитадель — касба, сооруженная еще в эпоху альмохадов и значительно реконструированная хафсидскими халифами. Здесь же, в медине представляющей собой сеть узеньких улочек, змеящихся, как ручейки, среди беспорядочно прилепленных друг к другу плосковерхих мусульманских построек, находятся торговые ряды, лавки ремесленников, цирюльников, приземистые купола общественных бань. В эти знойные дни в городе необычно тихо. У лавок с полуопущенными навесами роятся мухи, отгоняя их, подрагивают плешивыми ушами привязанные к дверным кольцам невозмутимые ослики. На улицах ни одного прохожего, лишь изредка мелькнет, пугливо прижимаясь к стене, закутанная в черное покрывало женская фигурка или прогромыхает, вздымая клубы пыли, деревянная повозка с арбузами или дынями, накрытыми дерюгой, обильно смоченной в воде.

Идут последние дни месяца рамадана. В этот месяц мусульмане постятся: от восхода солнца до захода воздерживаются от еды и питья. Ближе к вечеру город несколько оживляется, наполняется резкими запахами готовящейся пищи, возбужденными голосами правоверных, ожидающих сигнала к разговению. Но сигнал этот будет дан, лишь когда белая нитка станет неотличимой от черной в сгущающейся темноте, а до этого прикоснуться к еде или к женщине — значит взять на свою душу тяжкий грех.

В Тунисе Ибн Баттута проводит дни веселого праздника, которым по традиции завершается месяц великого поста. Самое яркое событие праздника — торжественный выезд халифа на молитву в Джами аз-Зейтуна.

Исключительная помпезность и изощренность церемониала призвана подчеркнуть незыблемое могущество хафсидского трона. Под приветственные крики толпы, с утра ожидающей у ворот царской резиденции Каср Та-бья, молодой халиф выезжает верхом на белом коне. Грохот барабанов и звон литавр сливаются с ликующим тысячеголосым криком приветствий и славословий. За султаном, волоча по земле полы белоснежных бурнусов, горделиво шагает его многочисленная свита — придворные, знатные вельможи, высокопоставленные шейхи. Шелестят, развеваясь на ветру, разноцветные языки знамен из вышитого шелка, и выше всех покачивается на тонком древке белый халифский штандарт, символ могущества и власти.

Вооруженная охрана из христиан-наемников стройными рядами топает вслед за придворными, глотая поднимающуюся из-под их ног пыль. Надменно задрав вверх щетинистые подбородки, колонну замыкает регулярное войско — джунд, пестрый сброд неустрашимых головорезов из турок, андалузцев, арабов, персов, переметнувшихся в мусульманство христиан…

В Тунисе Ибн Баттута окончательно оправляется от болезни, понемногу приходит в себя после утомительных караванных переходов и неуютных ночевок в грязных постоялых дворах. Покровительство шейха Зубейди открывает ему доступ в высшие круги, и здесь молодой магрибинец сразу же завоевывает всеобщее признание своими обширными познаниями в области мусульманского богословия и права. Особенно льстит самолюбию юного танжерца то, что даже самые признанные религиозные авторитеты, привыкшие нести свои головы, словно они сделаны из хрусталя, теперь церемонно раскланиваются с ним, называя его шейхом.

Долгие летние вечера Ибн Баттута проводит в домах известных богословов, где после обильных, а порою попросту неумеренных угощений принято читать Коран, спорить, давая собственное истолкование тому или иному спорному месту. Нередко дебаты затягиваются до утра, и лишь с первыми лучами солнца покидает Ибн Баттута гостеприимных хозяев, со счастливой улыбкой шагая в направлении медресе Кутубийин по пустынным, еще хранящим ночную прохладу улочкам медины.

Признание, пришедшее без всяких скидок на его юный возраст, опьяняет его, и в мечтах он видит себя почтенным шейхом, сидящим у одной из колонн мечети в окружении почтительных учеников.

Необъятность и многообразие мусульманского мира, раскинувшегося на огромных пространствах от Атлантического океана до загадочной страны Катай, волнует воображение Ибн Баттуты. Долго ворочаясь на кошме в тесной келье спящего медресе, он мысленно беседует со знаменитыми улемами Иерусалима и Багдада, достойнейшими из достойных, познавшими мудрость аллаха, на которой, как на гранитной скале, держится вселенная…