Ибишев - [4]

А потом солнце стало медленно опускаться в неподвижное море и серые дома почти утонули в густых розовых сумерках. Ибишев сидит во главе стола и, изо всех сил стараясь не сутулиться, прижимается худыми лопатками к жесткой спинке стула. Под самым потолком горит люстра. Все пять рожков. Но напряжение слабое и поэтому свет лимонно–желтый. Он сильно искажает лица, придает им восковый оттенок, отчего они становятся похожими на маски. На Ибишеве новая белая рубашка с длинными рукавами и коричневые брюки с вытачками. Волосы его смочены водой и аккуратно зачесаны набок. Он сидит во главе стола и перед ним бокал с шампанским. Он чувствует себя мужчиной и оттого старается держаться как можно увереннее.

Гостей немного. Справа от Ибишева соседка по этажу с шеститилетней дочерью. Девочка все время молчит и внимательно рассматривает всех сидящих за столом сквозь очки на пол–лица с толстыми линзами, из–за которых ее многократно увеличенные глаза похожи на диковинных бабочек. Дальше жена заведующего продуктовым магазином и ее старший сын — студент первого курса педагогического института. Рядом с ними тетка Алии — Валии, ныне покойная, толстая женщина с красным лицом. Она шумно ест, наклонившись над столом.

Вначале были поданы салаты и закуски, в том числе и черная икра. Затем последовал черед курицы, натертой шафраном, красным перцем и сметаной. Гарниром ей послужил рис с чечевицей и картофель фри. Пили лимонад и по чуть–чуть шампанского. И когда наступило время десерта, Алия — Валия торжественно внесли роскошный пирог с консервированными абрикосами на круглом деревянном блюде. Как и полагается, Ибишев задул свечи и получил сердцевинку пирога…

Гости стали расходиться к одиннадцати вечера. Дольше всех задержалась тетка Алии — Валии. Она упорно продолжала есть, даже когда за столом уже никого из гостей не осталось. Она все ела и ела, и Ибишев с раздражением думал, что этому не будет конца. Ему было неудобно оставить ее одну, и он сидел рядом с ней и исподтишка следил за тем, как она методично прожевывает огромные куски пирога.

Она ушла лишь когда часы неторопливо пробили полночь.

Все подарки, кроме чудесного отцовского наследства, лежали на письменном столе в его комнате: полосатая польская рубашка, спортивный костюм, три пары шерстяных носков, роман Стивенсона «Остров Сокровищ» в мягком переплете, коробка фломастеров…

Он лежит накрывшись легким одеялом. Его вещи аккуратно сложены на стуле. Алия — Валия по очереди целуют его в лоб и, погасив свет, уходят.

И он остается один в темноте, напоенной терпкими майскими запахами. И рассеянный свет уличного фонаря падает на пол перед кроватью. И от стула и оконной решетки тянутся длинные четкие тени. И когда мягкий порыв ветра качает занавеску, явственно ощущается тяжелый аромат цветущего винограда и ночного моря. От бокала шампанского у него слегка кружится голова и горят щеки. И его опять тянет в сон, но он знает, что спать нельзя. Он почти физически ощущает картонную коробку на подоконнике. Ему кажется, что бритва с перламутровой ручкой, и мыльница, и огуречный одеколон испускают таинственное свечение, не видимое никому, кроме него. И, чтобы не заснуть, он молится своему неведомому богу и просит его помочь Алие — Валие побыстрее вымыть посуду и отправиться спать. И чем больше он молится, тем сильнее нарастает его нетерпение. Приподнявшись на локтях, он напряженно прислушивается к тому, как они передвигают стулья в столовой, ставят тарелки в сервант, переговариваются вполголоса. По улице с грохотом проезжает грузовик и где–то вдалеке лает собака.

И так продолжается довольно долго. Не меньше часа. А может быть и больше. Ибишев считает до шестидесяти и загибает пальцы. Еще одна минута. Он старается считать медленно, в том же темпе, в каком двигается секундная стрелка. Но надолго его не хватает. На четырнадцатой минуте он сбивается…

И вот, наконец, вначале на кухне, а потом в столовой погасили свет. Алия — Валия проверяют замки, вешают дверную цепочку и подходят к его комнате. Ибишев замирает.

— Спит? — полушепотом.

— Спит. Он сегодня устал, бедный.

Щелкает выключатель, гаснет полоска света под дверью, и он слышит, как они уходят по коридору. Еще несколько минут, и дом погружается в тишину, полную шорохов и таинственных скрипов. И если задержать дыхание и внимательно прислушаться, то в самой глубине этой подвижной тишины можно различить почти призрачный гул моря.

Он подождал еще немного, прежде чем подняться.

Все дальнейшее — загадка. И ключ к ней — это ключ ко всей глупой жизни несчастного Ибишева. Стоит только разгадать ее, и он будет оправдан во веки веков!..

Все произошло так: стоя в ванной комнате перед большим зеркалом с потускневшей, а местами совсем облупившейся амальгамой, Ибишев неожиданно почувствовал странное жжение где–то в груди. Сердце его болезненно сжалось, замерло и стало вдруг стремительно падать куда–то в головокружительную пустоту. И когда, казалось, падению этому не будет конца и его беспомощно падающее сердце уже больше никогда не оживет и не будет биться, оно рванулось и отчаянно затрепыхалось, как черная птица под стеклянным колпаком. Кровь прилила к его побелевшему лицу и, ошарашенный, Ибишев увидел в старом зеркале над железной раковиной то, что не должен был видеть ни при каких условиях, то, что скрыто от нас спасительным покрывалом Майи…