И звери, и люди, и боги - [4]

Но раскисать было нельзя, да и заботы брали свое. Моя и без того трудная и суровая жизнь превратилась теперь в сплошную борьбу за существование. Тяжелее всего было заготавливать бревна для найды. Упавшие, засыпанные снегом стволы деревьев примерзали к земле. Мне приходилось сначала подкапывать их, а затем, используя длинную жердь как рычаг, понемногу передвигать в нужном направлении. Чтобы как-то облегчить задачу, я подыскивал деревья на склоне сопки: карабкаться вверх было трудновато, зато потом бревна легко скатывались вниз. Вскоре мне повезло. Недалеко от моей лачуги во время сильной бури рухнула огромная лиственница - великолепный лесной гигант. Она надломилась у основания и теперь лежала, припорошенная снегом. Обрубив дерево со всех сторон, я решил перетащить его, хоть это было и сложно, к хижине, но тут увидел, что на свежих срубах выступила смола. Щепа такого дерева была для меня нежданно обретенным сокровищем: одной искры хватило бы, чтобы разгорелся огонь. Отныне я всегда держал наготове запас лиственничной щепы, чтобы, вернувшись с охоты, побыстрее согреть озябшие руки и вскипятить чай.

Большую часть моего дня поглощала охота. Я понимал, что работа - единственное верное средство от удручающих мыслей, и потому старался постоянно чем-то себя занимать. После утреннего чая я обычно уходил с ружьем в лес, охотиться на тетеревов. Подстрелив парочку птиц, возвращался и начинал готовить обед, меню которого не отличалось особым разнообразием. Как правило, это была похлебка из дичи и несколько сухарей. Затем я приступал к чаепитию, поглощая горячее питье, кружка за кружкой, в неимоверных количествах, как это принято у таежных охотников. Однажды, бродя по лесу, я услышал в кустах шорох и, присмотревшись, разглядел торчащие из зарослей кончики оленьих рогов. Я осторожно подкрался к кустам, но чуткое животное все же услышало шуршание и с оглушительным шумом ринулось сквозь заросли. Отбежав шагов на триста, олень замер на горном склоне. Это был превосходный экземпляр: крупный, чуть ли не с корову, самец, темносерого цвета с черным чепраком. Я оперся ружьем на сук и выстрелил. Олень вскинулся, бросился было вперед, но тут же рухнул на землю. Я побежал к нему, животное же, собрав остаток сил, приподнялось и с трудом потащилось в гору. Второй выстрел сразил его наповал. Теперь у меня был большой запас свежего мяса и впридачу теплый ковер. Рога оленя я укрепил на стенах хижины и вешал на них шапку.

Помню одну любопытную, хотя и драматическую сценку, разыгравшуюся в нескольких километрах от моего жилища. Там было небольшое, заросшее травой и клюквой болото, куда часто прилетали поклевать ягоду тетерева и куропатки. Когда, приблизившись к болоту, я затаился в кустах, моим глазам открылась премилая картина. Целая стая тетеревов, рассыпавшись по снегу, выискивала и клевала ягоды. Пока я присматривался, один тетерев неожиданно взметнулся ввысь, за ним поднялась в воздух и вся вспугнутая стая. К моему удивлению, птица, взлетевшая первой и взмывавшая все выше, вдруг камнем упала вниз. Подойдя поближе, я увидел, как из-под мертвого тетерева выбрался хищный зверек, горностай, и юркнул под старое дерево. Горло птицы было насквозь прокушено. Только тогда я понял, что произошло. Горностай напал на тетерева, вцепился тому в горло и не отпускал птицу, даже когда та поднялась в воздух. Напротив, он все глубже вонзал в нее свои зубки, пока тетерев не задохнулся. Благодаря смекалке зверька, я сэкономил патрон,

Вот так я и жил, в поте лица добывая хлеб насущный, но даже тяжелый труд не спасал от горьких мыслей. Шли дни, пролетали недели, и наконец повеяло дыханием весны. На открытых местах появились проталины. Побежали ручейки. Как-то я увидел муху, а потом и паука, пробудившихся после зимнего сна. Мне было ясно, что весной из леса не выбраться, Реки разлились, болота стали непроходимыми, звериные тропы развезло, затопило водой. Моему одиночеству суждено было длиться до лета. Весна набирала силу. С гор сошел снег, обнажив каменную породу, голые стволы берез и осин, высокие пирамиды муравейников. Освободившись ото льда, река, пенясь и бурля, несла свои воды.

Глава четвертая. Рыбак

Однажды, охотясь, я брел по берегу реки и неожиданно заметил в воде крупных рыб с огненно-красным, словно наполненным кровью брюшком. Они плавали у самой поверхности, греясь на солнышке. Прошло несколько дней, река полностью очистилась от льда, и этой рыбы стало особенно много. Она шла на нерест вверх по течению, в мелкие речушки. Чтобы полакомиться ею, я решил прибегнуть к позаимствованному у браконьеров способу, запрещенному во всех цивилизованных странах. Впрочем, разве закон не должен быть снисходительным к отшельнику, живущему в норе под корнями упавшего дерева?

Нарубив молодых березок и осин, я устроил что-то вроде плотины и вскоре увидел, что рыба пытается ее перепрыгнуть. Ближе к берегу я оставил в плотине дыру, дюймов восемнадцати длиной, которую прикрыл с другой стороны корзиной, сплетенной из гибких ивовых прутьев. В надежде обрести свободу рыба устремлялась в разрыв, но попадала прямиком в мою корзину, а тут я, стоя рядом, оглушал ее дубинкой по голове. Конечно, жестоко, но что поделать? Рыба попадалась все крупная, каждая рыбина больше тридцати фунтов, а некоторые - и за восемьдесят, Эта рыба зовется тайменем, она из семейства лососевых и по вкусовым качествам нет ей равных в енисейских водах.