И занавес опускается - [11]

— В бредовой записке, оставленной убийцей, Зиль. Не забывай этого, когда начнёшь мне рассказывать историю о том, что этот актёришка даже мухи не обидит.

От возбуждения акцент Малвани стал ещё заметнее.

Я подтащил стоящий в углу кабинета стул к столу и сел напротив Деклана.

Лицо Малвани скривилось.

— Ну, а что прикажешь мне делать, Зиль? У меня две мёртвые хористки. Я хочу найти их убийцу, но никто из сотрудников Фромана мне не помогает. Да, они хотят, чтобы я раскрыл это дело. Но с другой стороны, они боятся, что дотошное расследование распространит по всему городу слухи об убийстве и напугает людей. Они беспокоятся, что не соберут из-за этого кассу.

— Я понимаю, — кивнул я. — Но взять По под стражу лишь на таких основаниях… Тебе же, в конце концов, нужен убийца, а не козёл отпущения… Я прав?

Я с опаской взглянул на Малвани.

Мы с ним были друзьями ещё до того, как начали вместе работать в Нижнем Ист-Сайде восемь лет назад. Но теперь он стал главой участка. Изменило ли постоянное давление сверху его привычные ответственные и бескомпромиссные методы работы?

Я надеялся, что нет. Но подобные аресты, как в случае с По, были для Малвани нетипичны.

— Не надо думать, что я арестовал невиновного только потому, что он — лёгкая мишень. Те письма дали мне веские основания для беспокойства по поводу По. И вот — взгляни на другие письма.

Толстые пальцы Малвани перевернули несколько листов в папке; он нашёл нужные бумаги и протянул их мне.

— Это оригинал письма, найденного у тела мисс Даунс. Прочитай его и скажи, что не разделяешь моей обеспокоенности.

Я быстро просмотрел письмо, отмечая, что написано оно тем же неразборчивым почерком без нажима, что и записка, найденная в театре «Гаррик».

Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона.

Галатея! Как писал мудрый поэт:

«В тот миг она была моя —

Свежа, чиста. Я протянул

Ладонь — и, волосы ея

Собравши в длинную струну,

Вкруг тонкой шеи обернул

И задушил. Всё! Умерла

Она с улыбкой на устах.

Как хрупкой бабочки крыла,

Я поднял веки ей. А там —

Всё та же синь и чистота».

Малвани был прав.

Здесь тоже присутствовали отсылки к Пигмалиону и Галатее, но стихотворные строки существенно отличались.

Мои бывший напарник тем временем наливал молоко в чашку свежего кофе и насыпал сахар.

Когда я дочитал, он предложил одну чашку мне, и когда я согласился, сделал вид, что поражён до глубины души.

— Думал, ты слишком разборчив, когда дело касается кофе, — пробурчал он.

— А ты называешь кофе ту бурду, что вы здесь пьёте? — с усмешкой уточнил я.

Малвани был прав: обычно я пил лишь тот кофе, что предлагали в кофейнях в городе. А в участке заваривали слабое подобие этого напитка, разбавленные помои, которые обычно я считал непригодными для питья.

Но после сегодняшних событий у меня целое утро шумело в голове, я не завтракал и надеялся, что чашка даже такого кофе сможет мне помочь.

Малвани отхлебнул из своей чашки, и мы продолжили обсуждение.

— Письмо к Даунс написано тем же почерком, что и найденное сегодня утром в театре «Гаррик». Написано на такой же голубой бумаге. У нас имеются две отсылки к «роли Пигмалиона». Кто ещё играл в городе Пигмалиона, кроме Тимоти По? Естественно, за последние пару лет. Я получил подтверждение тому, что у По была главная роль в спектакле, поставленном прошлой осенью. — Малвани был явно доволен своей работой. — Все остальные актёры из постановок последних лет находятся за пределами города. В Нью-Йорке остался только мистер По.

— Стой, — прервал я Деклана, вытаскивая свою записную книжку и показывая ему оставленные Тимоти записи. — У них разный почерк. Отличается и размер, и форма букв; они по-разному пишут буквы «п» и «и».

Малвани пару секунд рассматривал строки в моей книжке.

— Это ничего не значит, — заключил он. — Он мог просто изменить почерк, вот и всё. И в обоих случаях слова написаны без нажима, лёгкой рукой.

В этом он был прав, но я продолжал не соглашаться.

— В записях По нет наклона. И его буквы маленькие и округлые, а не острые и вытянутые. Было бы сложно подделывать всё это в целом письме.

Пару секунд мы помолчали.

— Вернёмся к Пигмалиону, — произнёс я. — Сколько людей видело спектакль? Наверно, тысячи, ведь шёл он несколько недель. Нет никакого смысла подозревать ведущего актёра, а других — нет. Любой, видевший пьесу, достаточно знаком с сюжетом, чтобы написать эти письма и убить женщин.

Я попытался донести до Малвани свою точку зрения и повернул к нему письмо.

— «Какой же красотой я наделил её, сыграв для неё роль Пигмалиона». Что это значит?

Я разочарованно постучал пальцами по столу.

— Чёрт бы меня побрал, если я знаю! — взорвался Малвани. — Пока ещё рано, Зиль. Ты не можешь узнать всё и сразу. Вот, кстати, посмотри на фотографии Элизы Даунс.

Он пролистал ещё одну папку и протянул мне три снимка.

— Они не такие, как наши обычные посмертные фотографии. Да ты и сам видишь. Семья попросила их сделать до того, как тело перенесли из театра.

Он поморщил нос.

— Сентиментально, не так ли? Фотографировать мёртвых в их последних позах. До сих пор ещё остаются семьи, которые хотят оставлять подобные снимки на память, — скривился он.