И я ему не могу не верить… - [34]

Из привычек еще помню, что он часто закладывал большой палец правой руки за борт кителя или обе руки засовывал под мышки, буквой «Ф», как раньше по старой азбуке говорили, «фертом». Работая, он часто расхаживал по кабинету, в эти минуты у него появлялась какая-то особая пружинящая походка, он словно скользил по паркету. Отдыхая, любил откинуться глубоко в кресле.

В разговоре у Артузова часто проскальзывали нотки юмора, иногда легкой и деликатной иронии, а то и сарказма.

У него. было гладкое, без морщин лицо. Видимо, потому, что он носил бороду и усы, а волосы были с сильной проседью, Артузов выглядел старше своего возраста лет на пять — восемь.

Характер у Артура Христиановича был ровный и, можно сказать, легкий. Конечно, иногда он бывал в плохом настроении, но никогда не переносил его на людей, соприкасавшихся с ним в эти моменты по работе. Артузов всегда был вежлив и корректен. Умел терпеливо, а большей частью доброжелательно выслушивать собеседника. Всегда смотрел собеседнику прямо в глаза, взгляд его выражал интерес и любопытство к собеседнику, рассказчиком, лектором он был исключительно интересным. Он обладал совершенно гладкой и правильной русской речью, с юмором.

Его лекции в Высшей пограншколе и на курсах ГПУ пользовались большой популярностью — это мнение мне приходилось слышать в разных уголках страны от чекистов, в свое время учившихся в Москве. Конечно, большое значение имело интересное и глубокое содержание его лекций. Они всегда отражали проведенные им дела. Говорил Артузов не только об успехах, но и о провалах.

Артузов с большой щепетильностью, доходящей до педантизма, относился к составлению и редактированию различных служебных документов, докладов, приказов, которые составлял сам, или к проектам, которые ему приносили подчиненные на подпись. Грамматику он знал безукоризненно, почерк у него был мелкий, не каллиграфический, но разборчивый. Языки знал с гимназии — французский, немецкий и английский, лучше — немецкий.

Артур Христианович любил спорт, скорее, физкультуру, физический труд. Ходил на лыжах, катался на фигурных коньках, даже выполнял элементы «школы», очень неплохо ездил верхом (в свое время он занимался в школе верховой езды), хорошо стрелял из пистолета, управлял автомобилем.

Отличительной чертой Артура Христиановича была исключительная скромность, даже иногда (в обществе неслужебном) какая-то стеснительность. Любил петь. У него был сильный драматический тенор, с этаким металлическим оттенком. Он часто пел дома, в кругу близких друзей, рассказывали, что даже выступал как-то в клубе на вечере. Иногда пел и дуэтом. Артузов любил театр, живопись, литературу, особенно поэзию. В юности он и сам писал стихи, большей частью сатирические.

Артузов был очень внимательным к людям, чутким. С большим уважением относился к родителям, ближе был к матери — Августе Августовне. Был хорошим товарищем. В отношениях с товарищами по работе у него было много общего с В. Р. Менжинским. Ф. Э. Дзержинский был для него очень большим авторитетом, но по характеру он сам был чем-то схож именно с Менжинским, в частности мягкостью. Очень уважал Артузов и М. С. Кедрова. Михаил Сергеевич сыграл решающую роль в жизни Артузова в смысле идейной и политической ориентации, об этом он сам писал.

У Артузова было трое детей — сын Камилл и две дочери. Относился он к ним как старший товарищ, просто и уважительно, так же вел себя и с детьми своих товарищей. Свою дачу он шутливо называл «Лиденоры» — в честь дочерей Лиды и Норы.

Артузов умел слушать людей, это свойство никогда не присуще людям, внутренне равнодушным к другим, самоуверенным, чванливым. Он умел располагать к искренней, откровенной беседе. Даже в сугубо официальной обстановке, например когда отдавал приказы или распоряжения, не терпел никакой казенщины и формализма».

* * *

Все последующие дни Артузов занимался разработкой новой операции. С Менжинским встречался каждый вечер — высказывал свои соображения, отстаивал их от критического штурма Вячеслава Рудольфовича. Так отшлифовывалась и принималась каждая деталь. От каких-то внешне эффектных и заманчивых комбинаций и ходов пришлось отказаться, вместо них всплывали новые варианты, подчас совершенно неожиданные.

Одну остроумную ловушку Менжинский отверг, к огорчению Артузова, по несколько странному соображению.

— Знаете, Артур Христианович, — сказал Вячеслав Рудольфович, — у англичан есть поговорка: «This is too good to be true», по-русски это означает: «Слишком хорошо, чтобы было правдой». Знаете, когда все идет очень гладко, это уже вызывает подозрение, не бывает так в жизни. Савинков — конспиратор с огромным опытом. К тому же дело Азефа[3] для него тоже не прошло бесследно. Когда он планирует операцию, то обязательно закладывает в нее избыточный запас прочности, на случай, если какие-то частности не сработают. Он по опыту знает, что в долгой войне без поражений и провалов не обойтись. А вы хотите обеспечить ему сладкую жизнь, одни успехи для повышения веса нашего «Синдиката». Савинков этому нипочем не поверит. Поначалу, быть может, обрадуется, что так все хорошо, но через некоторое время заподозрит что-то неладное именно из-за странной легкости, с какой все будет удаваться.