И вянут розы в зной январский - [3]
С багажом Делии – два чемодана, саквояж и две шляпных картонки – нечего было и думать добираться на трамваях. Взяли извозчика: пусть выйдет подороже, зато можно поговорить без посторонних глаз.
Она не стала опускать вдовьей вуали, чтобы сестра могла видеть ее лицо. Как ужасна эта душная креповая темнота, когда лицо твое и руки – главное, чем ты выражаешь себя. Сунула извозчику бумажку с адресом, дождалась, пока погрузят вещи, и откинулась на сиденье. Делия примостилась напротив, с любопытством глядя на улицу сквозь открытый задник фургона. Да, она-то ведь впервые в большом городе. В большом, суетном городе, где так много соблазнов, где так легко пропасть, если ты наивен и юн. Надо глаз не сводить с сестры: уже сейчас она крутит головой во все стороны. Вот поморщилась, как от боли.
«Что случилось?»
«Очень шумно».
Она не забыла язык! По крайней мере, если и забыла, то не всё. Однако что такое она говорит?
«Шумно?»
«Да».
«Что шумит?»
«Поезда, автомобили. Трамваи звенят. Кричат мальчишки».
«Что они кричат?»
Делия замерла, что-то вспоминая, пошевелила пальцами.
«Они кричат: „Взрыв в Форт-Нипине! Тринадцать раненых!“ Продают газеты».
Только-то, подумала Агата. Они свернули на Свонстон-стрит, миновали достроенный наконец-то вокзал и мост, на котором толпились мальчишки-цветочники. Потянулась зеленая полоса парка, где раньше были аттракционы Виртов. Когда-то смельчаки катались там с водяной горки, поднимая тучу брызг, а они с мужем сидели в чайном домике японского сада и пили горячий шоколад. Это было еще до рождения Тави. Как она там? Не очень ли надоела соседке? Все-таки хорошо, когда есть добрые люди, которые могут присмотреть за дочкой…
Её стало мутить от духоты, тряски и уличного смрада, но она, превозмогая себя, ободряюще улыбнулась Делии. Та тоже выглядела утомленной: море наверняка штормило, где там сомкнуть глаз. Сколько ночей сама она провела в дороге, пока училась? Раз в год на каникулы и потом обратно – выходит, дюжину. И каждый раз, садясь в Мельбурне на пароход, она не могла решить – радоваться ли ей? Огорчаться? Она любила школу: уроки в просторном светлом классе и рисование с натуры в школьном дворе; занятия гимнастикой, для которых нужно надевать длинные туники и штанишки ниже колен. А как чудесны были пикники на побережье – запах соленой воды и водорослей, слепящая солнечная дорожка на тихой воде залива…
Самое главное в школе – все тебя понимают, и ты понимаешь многих. Не всех. Когда нужно читать по губам, трудно разобрать, что говорят, особенно те, у кого усы. Это просто наказание, если у человека усы. Чувствуешь себя отвратительно беспомощной – ничего нет хуже. Занятия по артикуляции – еще одна беда. Учительница берет твою руку, прижимает пальцы к своей шее и произносит звуки. Горло вибрирует – то тут, то там, то вдруг расширяется, то снова становится прежним. Это завораживает. Когда пытаешься заставить собственное горло так работать, получается совсем не то. Учительница хмурится и качает головой: нужно, нужно стараться, если не хочешь быть безъязыким иностранцем, неспособным даже купить хлеба в лавке.
Именно эта унизительная роль – чужака в собственной стране – всегда больно задевала Агату, даже сильнее, чем слово «инвалид». «Нетрудоспособный». Она с изумлением примеряла это слово на себя: как же так, ведь есть у нее руки, ноги, она все может – и стряпать, и шить, не говоря о письме и чтении. Чем помогла бы ей способность слышать? Наверное, удобно знать, чем занят человек у тебя за спиной, или чувствовать далекий зов. Но все это представлялось ей почти чудом, фокусом, как разговоры на языке зверей или левитация. Приятно владеть такими талантами, но и без них можно жить, не ощущая себя обделенным.
Нет, в школе было хорошо: там она чувствовала себя на равных с остальными. А дома… Одна только Делия, кажется, и любила ее; даже выучила язык, чтобы быть к ней ближе. Остальные жалели, терпели, сторонились – что угодно она читала в их лицах, только не любовь.
Так было не всегда: ей помнилось еще то время, когда скользил по дому мамин силуэт в платье с турнюром. Помнились ее мягкие, чуть полноватые руки и лучистые глаза цвета каштановой скорлупы. Но однажды маму унесли из дома – неподвижную, восковую; унесли младенца, лежавшего, как кукла, среди цветов и лент. Они остались вчетвером, и Агата впервые почувствовала себя одинокой, забытой. Ведь отец всегда любил только Адриана. Внимание, восхищение – ему одному. Потому что первенец; потому что мальчик.
Но все стало еще хуже, когда появилась эта новая женщина, чернявая, с усиками под носом, и ее капризный толстогубый сын. Чужие запахи заполонили дом, голубые занавески в гостиной сменились темно-бордовыми, и это было до того ужасно, что хотелось ножницами впиться в тяжелую и будто бы всегда пыльную материю. Так, этими ножницами, она отрезала себя от своего нового семейства, получив клеймо злой, испорченной, неблагодарной девчонки.
Извозчик свернул с бульвара за пару кварталов до ее школы, и они покатили по улице – мимо госпиталя, мимо рынка. Почти родные, вдоль и поперек исхоженные края.
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
Эта история о том, как восхитительны бывают чувства. И как важно иногда встретить нужного человека в нужное время и в нужном месте. И о том, как простая игра может перерасти во что-то большее, что оставит неизгладимый след в твоей жизни. Эта история об одном мужчине, который ворвался в мою жизнь и навсегда изменил ее.
Марина Москвина – автор романов “Крио” и “Гений безответной любви”, сборников “Моя собака любит джаз” и “Между нами только ночь”. Финалист премии “Ясная Поляна”, лауреат Международного Почетного диплома IBBY. В этой книге встретились новые повести – “Вальсирующая” и “Глория Мунди”, – а также уже ставший культовым роман “Дни трепета”. Вечность и повседневность, реальное и фантастическое, смех в конце наметившейся драмы и печальная нота в разгар карнавала – главные черты этой остроумной прозы, утверждающей, несмотря на все тяготы земной жизни, парадоксальную радость бытия.
Он встретил другую женщину. Брак разрушен. От него осталось только судебное дозволение общаться с детьми «в разумных пределах». И теперь он живет от воскресенья до воскресенья…
Василий Зубакин написал авантюрный роман о жизни ровесника ХХ века барона д’Астье – аристократа из высшего парижского света, поэта-декадента, наркомана, ловеласа, флотского офицера, героя-подпольщика, одного из руководителей Французского Сопротивления, а потом – участника глобальной борьбы за мир и даже лауреата международной Ленинской премии. «В его квартире висят портреты его предков; почти все они были министрами внутренних дел: кто у Наполеона, кто у Луи-Филиппа… Генерал де Голль назначил д’Астье министром внутренних дел.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...