И все они — создания природы - [86]

Скоро мне стало ясно, что они оба прекрасно знают свое дело.

Карл, щуплый датчанин, член экипажа, управлял электрическим подъемником с решеткой из труб. Джо и Ноэль вели коров по пандусу в подъемник, и, когда он наполнялся, рогатые пассажирки возносились в брюхо самолета. Там их ставили рядами по шесть, мордами вперед, а между шестерками опускали металлические перекладины.

Эти фермеры знали, как обращаться со скотом. Ни криков, ни ударов палками, а только ласковое подталкивание, похлопывание, мягкие ободряющие слова. Но правда, грузили-то они животных с идеальным характером. Сколько раз мне доводилось повторять, как жаль, чти не все коровы — джерсейки! Эта же мысль посетила меня и теперь.

Редко приходится видеть вместе столько красавиц. Почти все — телки, с небольшим вкраплением молодых коров, все тонкокостные, грациозные. Послушно занимая свои места в грузовом отсеке, они смотрели на нас с кротким интересом в больших томных глазах.

Был жаркий, душный лондонский вечер, у Джо и Ноэля по лицам струился пот. Но, как и моим йоркширским фермерам, тяжелый труд был им привычен: закатав рукава по самые загорелые плечи, они вели и вели коров, даже не помышляя о передышке.

Погружено было заметно больше половины коров, когда к самолету подошли остальные члены экипажа. Сухопарый капитан Берч, пожиная мне руку, смотрел на меня сверху вниз — таким он оказался высоким. Черная с сединой борода, хмурое сосредоточенное лицо — от этого человека исходило ощущение силы и уверенности в себе. Эд, второй пилот, он же штурман, и Дейв, механик, забросили свои сумки в рубку, весело улыбаясь. Обоим было лет по двадцать пять. Темная строгая форма сразу выдавала в капитане англичанина, но молодые люди оказались американцами, и их одежда меня поразила — белые свободного покроя пиджаки, брюки из тонкой материи вкупе со сдвинутыми на ухо фуражками придавали им весьма лихой вид.

Как я и предвидел, в восемь мы не вылетели. Подъемник в последний раз опустел, и фермеры закрепили последнюю перекладину почти в одиннадцать. Грузовой отсек теперь являл любопытное зрелище: сорок коров мирно стоят рядами почти по брюхо в соломе, перед каждой лежит охапка сена, светло-рыжие спины в электрическом свете сливаются в одну золотистую, словно подернутую рябью поверхность. Но жарко в узком замкнутом пространстве было до невыносимости, и мне оставалось только робко надеяться, что во время полета отсек как-то вентилируется.

Подошел попрощаться мистер Костейн. Он очень долго обсуждал с капитаном какие-то финансовые вопросы, связанные со стоимостью перевозки (если не сказать, отчаянно торговался), из чего я заключил, что либо «Геракл» — собственность капитана, либо капитан — глава фирмы, которой принадлежит самолет. Наконец, они обо всем договорились, и мистер Костейн крепко пожал мне руку.

— Доброго пути, мистер Хэрриот, — сказал он. — Заправитесь горючим в Риме, а в Стамбуле будете рано утром. Уверен, Стамбул вас очарует. Всего хорошего.

Представив себе, как тяжелогруженая громадина приземляется где-то на своих лысых шинах, я вздрогнул, но тут же отогнал от себя эту мысль и опустился рядом с Джо и Ноэлем на продавленное сиденье.

Мы ждали, ждали, ждали, а в рубке тянулась какая-то бесконечная дискуссия. Сразу стало ясно, что человеческий элемент внутри самолета распадается на две части — экипаж и фермеров с ветеринаром. На нас троих никто не обращал ни малейшего внимания, если не считать сопровождаемого суровым взглядом строгого предупреждения, которое нам сделал капитан:

— Вы будете как следует следить за коровами? Они стоят больших денег, и отвечаю за них я. Надеюсь, вы с них глаз не спустите?

— Разумеется, — ответил я. — Для этого мы и летим с ними.

Голос мой звучал твердо, но я понятия не имел, как поведут себя коровы, когда поглотившее их чудовище с ревом оторвется от земли. Если они в панике начнут метаться и переломают себе ноги, мне останется только достать пистолет и избавить их от лишних мучений. Но капитана это вряд ли особенно обрадует.

Скрашивая томительное ожидание, мы втроем переговаривались между собой. Джо и Ноэль рассказывали мне про всякие свои неприятности, а я описывал им жизнь йоркширского ветеринара. Затем около часа ночи, к нашему большому облегчению, закашляли, разогреваясь, моторы, и «Геракл» вырулил на взлетную полосу.

Настала роковая минута, и я, повернувшись, уставился на сорок гладких спин. Моторы взвыли, огромная машина, содрогаясь и подпрыгивая, ринулась вперед. Последний толчок — и ощущение, что мы возносимся все выше, выше…

Коровы только чуть покачивались и смотрели на меня с безмятежным спокойствием. Некоторые, пока мы поднимались в ночное небо, с аппетитом пережевывали сено.

Слава богу! Ну просто природные летчицы. Я со вздохом облегчения откинулся на спинку и увидел, что Карл, Дейв и Эд изо всей мочи тянут какую-то канатную петлю. Выяснилось, что огромное шасси не до конца вошло внутрь. Несколько секунд спустя их дружные усилия были вознаграждены, и они невозмутимо вернулись на свои места, словно убирать шасси вручную было для них делом привычным. От нечего делать я прикинул, сколько еще механизмов в этом самолете могут работать плохо или вовсе не работать.