И все они — создания природы - [116]

Именно такое хозяйство и требовалось Лайонелу.

38

Воскресное июньское утро, и я мою руки на кухне Мэтта Кларка. Сияет солнце, порывистый ветер гуляет по склонам, и мне в окно четко видны все лощины, все складки на них, все скользящие по ним тени облаков.

Я оглянулся через плечо на белоснежную голову бабушки Кларк, склоненную над вязанием. Радио на комоде было настроено на утреннюю церковную службу, и старушка вдруг оторвалась от своего занятия и несколько мгновений внимательно слушала проповедь, а потом снова деловито защелкала спицами.

Бабушка Кларк приближалась к своему девяностолетию и всегда носила черные платья, а шею закутывала черным шарфиком. Она вступала в жизнь, когда фермерам приходилось очень туго, и весь свой долгий век без устали трудилась не только в доме, но и на полях.

Я потянулся за полотенцем, и тут в кухню вошел фермер с Рози.

— Папочка, а мистер Кларк мне показал цыпляток! — сообщила она.

Старушка снова оторвалась от вязания.

— Это ваша дочка, мистер Хэрриот?

— Да, миссис Кларк, это Рози.

— Да, конечно же! Я ведь ее уже видела и не один раз. — Она отложила работу, тяжело поднялась с кресла, прошаркала к буфету, достала яркую жестянку и извлекла из нее шоколадку.

— Сколько же тебе теперь лет, Рози? — спросила она, вручая шоколадку.

— Спасибо! Мне шесть лет, — ответила моя дочка.

Старушка посмотрела сверху вниз на улыбающееся личико, на крепкие ножки в сандалиях и погладила натруженной рукой румяную щечку.

— Умница, деточка, — сказала она и заковыляла к своему креслу. Йоркширские старики не склонны к излияниям чувств, и эта мимолетная ласка показалась мне благословением. Старушка тем временем снова защелкала спицами.

— А как ваш сынок? Как Джимми? — спросила она.

— Спасибо, хорошо. Ему уже десять, и сегодня он ушел гулять с приятелями.

— Десять, э? Десять и шесть… Десять и шесть… — На секунду ее мысли словно унеслись куда-то далеко, но потом она снова поглядела на меня. — Может, вы этого и не знаете, мистер Хэрриот, да только сейчас — лучшее время в вашей жизни.

— Вы так думаете?

— Чего же тут думать? Если кругом тебя твои дети, и ты видишь, как они растут, лучше в жизни ничего не бывает. Оно так для всех. Да только одни про это вовсе не знают, а другие спохватываются, когда уже поздно. Время-то не ждет.

— По-моему, миссис Кларк, я это всегда понимал, хотя особенно и не задумывался.

— Верно, верно, молодой человек. — Она одарила меня лукавой улыбкой. — Ведь вы никогда без сына или дочки не приезжаете!

На обратном пути слова старушки продолжали звучать в моих ушах. Вспоминаются они мне и теперь, когда мы с Хелен собираемся отпраздновать рубиновую свадьбу — сорокалетие нашего брака. Жизнь нам улыбалась и продолжает улыбаться. Нам очень повезло, и мы прожили много счастливых лет, но думаю, самыми счастливыми были те, которые назвала бабушка Кларк, и Хелен со мной согласна.

А в то июньское утро, вернувшись в Скелдейл-Хаус, я застал там Зигфрида, пополнявшего запас медикаментов в багажнике своей машины. Ему помогали его дети, Алан и Дженет, которых он, как и я, обычно брал с собой.

— Ну, на ближайшие дни хватит, — объявил он, захлопывая крышку багажника и улыбаясь мне. — Пока нет вызовов, Джеймс, давайте прогуляемся по саду.

Дети помчались вперед, а мы неторопливо вышли следом за ними в длинный сад позади дома, где солнечные лучи попадали в плен старинной высокой кирпичной ограды и ветер, разбиваясь о нее, только шелестел верхушками яблонь.

На лужайке Зигфрид улегся в траву, опершись на локоть, а я сел рядом. Мой партнер сорвал стебелек и задумчиво его пожевал.

— А акации все-таки жаль, — пробормотал он.

Я взглянул на него с удивлением. Сколько лет прошло с тех пор, как буря повалила красивое дерево, осенявшее лужайку!

— Да, конечно. Она была такой чудесной… А помните, — продолжал я, — как я заснул под ней в тот день, когда приехал сюда по вашему объявлению? Собственно, мы познакомились на этом самом месте.

Зигфрид засмеялся.

— Конечно, помню! — Он поглядел вокруг на ограду, кирпичу и каменной облицовке которой время давно уже придало благородный цвет, на альпийскую горку и розовые кусты, на детей, играющих у старого курятника в глубине. — Честное слово, Джеймс, нам с того дня немало довелось пережить вместе! Как говорится, с тех пор много воды утекло…

Мы помолчали, а в моей памяти воскресли невзгоды и радости тех лет. Сам того не заметив, я откинулся в траву и закрыл глаза. Лицо мне щекотали солнечные лучи, среди цветов гудели пчелы, грачи горланили на вершинах вязов, окаймлявших двор…

Откуда-то издалека донесся голос моего партнера:

— Э-эй! Опять вы за старое? Ждете чтобы я вас снова разбудил?

Я присел, сонно мигая.

— Черт! Извините, Зигфрид. Но мне в пять утра пришлось поехать на опорос, вот меня и разморило.

— Ну, что же, — заметил он с улыбкой. — Значит, нынче вечером обойдетесь без своей снотворной книги.

— Да, конечно, — засмеялся я. — Сегодня она мне не понадобится.

Ни Зигфрид, ни я бессонницей особенно не страдали. Но на тот редкий случай, когда сон никак не приходил, мы обзавелись каждый своей книгой. Моей были «Братья Карамазовы», великий роман, но усыплявший меня именами действующих лиц. Не успевал я открыть его, как эти имена начинали меня убаюкивать. «Алексей Федорович Карамазов был третьим сыном Федора Павловича Карамазова». А к тому времени, когда я добирался до Григория Кутузова, Ефима Петровича Поленова, Степаниды Бедрягиной и прочих, сон уже уносил меня прочь на легких крыльях.