И всё, что будет после… - [68]

Спрятавшись в кусте калины у зарастающего пруда, Жора пронаблюдал, как человек в штормовке отделился от крайней хаты; двинулся вдоль линии электропередачи и сквозь высокую рожь пробрался к вершине холма; потом по-пластунски прополз через заросшие бурьяном сотки Константикова огорода; с минуту, оглядываясь по сторонам, постоял во дворе и осторожно юркнул в настежь распахнутые двери сарая. На дверях хаты висел замок. И только сейчас, увидев во всех деталях залитый солнцем хутор, Жора понял, что заброшенная усадьба со всех сторон окружена полем и кроме тропинки через парк в низине, нет никакой дороги во ржи… и только покосившие столбы, которых не было ещё вчера, словно двуногие марсиане, шагают через золотое море от хаты Константика к крайней хате деревни…

Жора отхохотался так, что заболели мышцы живота. Потом чиркнул спичкой и сел на ствол поваленной ивы перекурить… Со спокойной душой можно было отправляться в обратный путь.

На краю деревни, под соснами у заколоченной хаты, стоял «газик» с номером из двух букв и тремя нулями. Четвёртую цифру нельзя было рассмотреть, всё было заляпано свежей грязью до самых окон. В кабине, носом уткнувшись в руль, храпел шофёр. Свежеиспечённый близнец-турист в знакомой штормовке и новеньких чистых кедах сидел на крыльце и нервно курил, теребя на коленях рюкзак.

– Не подбросите до шоссе… коллеги? – спросил Жора «туриста», слегка раздражаясь от зависти и от растущей досады на собственное начальство.

В ответ Жоре не ответили ничего. Шофёр проснулся и тут же отвёл глаза. «Турист» как-то странно, но с нескрываемой неприязнью взглянул на Жору, быстро-быстро замахав рукой, «мол: иди-иди!», и тотчас занялся своим рюкзаком, сделав вид, что вообще не услыхал вопроса.

«Ладно!» – подумал Жора и больше вопросов не задавал.

След «газона» тянулся по свежей грязи до конца спуска с горы, а ниже, где кончалось поле и начиналось болото, вся дорога была устелена лапником, точно здесь потрудилась целая рота.

Спустившись, как по ковру, Жора увидел место, где сидел «газон».

– На всю ночь работки хватило! – присвистнул он, изучая впечатляющие результаты ночных бдений. «Спасибо нашим дорожкам!» – вспомнились слова Борисовича. Вода была спущена в рожь по аккуратно вырытой канаве, а то место, где засела машина, скопали до твёрдого слоя почвы.

«Эх! Взяли б ещё людей – вынести б на руках могли! – с завистью вздохнул Жора. – И на «вечерю» б успели… А так… только к утру управились, придурки…»

В том, что ночь была проведена в трудах праведных, сомневаться не приходилось, так как от места откапывания до шоссе следов от колёс не наблюдалось – их смыл ночной дождь, что повторился на рассвете. Зато новые следы откапывания и осушительных работ встречалось довольно часто. Они явно пошли на пользу дороге.

«Газик» с тремя пассажирами обогнал Жору у самого подхода к шоссе. Сзади, стрекоча пропеллером, нагонял вертолёт.

Перейдя асфальт, Жора не пошёл по обочине с указателем на деревню, ибо знал: дорога через поля сильно петляла, а двинулся напрямик – через лес и старое немецкое кладбище – путём, которого прежде не знал, и не ошибся. Через полчаса внизу перед ним лежало озеро – он был на высоком берегу, противоположном тому, где стояли лагерем городские туристы. Видел, как на ладони, их разноцветные палатки и отражавшие свет машины – солнце играло в лобовых стёклах.

Всякому бросалась в глаза самая большая и яркая палатка Живулькина – синий шатёр с жёлтым предбанником, и левее, рядом с земляным валом у входа в дот – выцветшая от старости – профессора и оранжевая палатка Шурочки, самая маленькая из всех. Далее под старой ивой раскинулся общий лагерь – общественная кухня под тентом, костёр, стол с шезлонгами на траве – и ещё три палатки остальных обитателей. В значительном отдалении под берёзой стояла и ещё одна – новенькая роскошная из ярко-жёлтого импортного брезента.

«Бинокль бы… – подумал Жора. – Сосчитал всех по головам – и ходить не надо…»

Бинокль тоже можно было одолжить у «коллег». Вон он лежал на чьём-то брошенном – совсем знакомом рюкзаке (уже третий! – отметил Жора) рядом с валявшейся у воды одеждой. А трое в одинаковых семейных трусах из новенького чёрного сатина, поёживаясь, входили в воду…

«Понаслали работничков… – презрительно хмыкнул Жора. – А толку?..»

Бинокль он решил у них не просить.

Правый высокий берег был покрыт лесом, из него у самой воды выбегала утоптанная дорожка, и Жоре пришлось обогнуть пол-озера этой тенистой дорогой, вычисляя по пути методом исключения наиболее вероятную «жертву» ночных «пожарников». Он по-прежнему склонялся к мысли, что это был загоравший вчера на надувном матрасе профессор. И уже через двадцать минут Жора стоял перед знакомым зрелищем – у залитой ранним солнцем и благоухавшей всевозможными запахами поляны. Здесь дорога кончалась, выводя на открытое пространство из-под высоченных орешников. Тут и остановился следователь, решив изучить обстановку.

Слева сквозь ветки блестело озеро, справа взбирался вверх по крутому склону сумрачный старый лес с редкими дубами среди берёз и ёлок, с запахом белых грибов и слежавшейся прошлогодней листвы… Здесь остро пахло мокрыми листьями после дождя и сырой землёй, но Жора пытался поймать те запахи, что нёс ветерок с поляны… И дух разогретой на солнце хвои уловили Жорины ноздри, и тонкий аромат кофе, и близость ягод, спелых и сладких, и раздразнивший слюну запах жареной рыбы – аппетитнейших окуньков, попискивавших в постном масле… Их ворочала сейчас Шурочка, дотягиваясь на цыпочках до сковородки, установленной на коптящем «шмеле», что стоял у неё под рукой на сбитом из старых досок самодельном столе под полиэтиленовым тентом в лагере Василия Исаича и профессора. Жора видел весь лагерь, как на ладони и Шурочку – на высшей точке холма у зарослей, закрывавших обзор верхней дороги.