И всё, что будет после… - [64]

– И душу, и разум, шеф!

– Теряют из-за того, что общество утрачивает культуру. Вот-вот святое искусство умрёт! Уйдёт от нас истинная культура, если где ещё и была! Так у вас, и в Америке, и в Европе. А свято место, как говорят, пусто не бывает. Вот и рвутся его занять религия и «попса». Религия рвет в свою сторону – обуздать дух! Запугать богом. Заменить страхом истинную, осознанную человеком мораль – звёздный всплеск вечного и истинного закона, существующего в его душе, отличающего от зверей! Разве это не глупо в наше время? А «попса» норовит прикинуться литературой, музыкой – во всём заменить искусство!

– Пьесы чеховские станут кромсать бездари-режиссёры – коль на большее не способны… да из опер выкидывать, видите ли, «затянуты» куски! А что умное и прекрасное для их куриных мозгов не затянуто? Ан – нет, всех – под себя, как коммуняки, одной гребёнкой! Всем вечное – разжевать и в рот положить! И больше, чем положено, не глотать! А вы говорите – «не увозить»! – кивнул Пепка на саквояж. – Да серость тут всех с потрохами сожрёт!

– Кто победит в жестокой драке!?

– Религия или «попса»? Да, шеф? – кивнул шофёр.

– Кто бы ни победил, их путь – назад, в средневековье, туда, где костры и концлагеря! Душу человечества ни та, ни другая не спасут!

– Чаму?

– Не смогут, тётушка! Да если б они могли – кто же против? Но они только больного в гроб загонят – без правильного лечения оставят, вот и всё!

– И Хрыстос, выходить, не спасе?

– Не спасёт, тётушка! Не спасёт! Люди уже не дети, их не заставишь поверить в сказку.

– А какую идею загубили! Эх, попы… – Пепка стукнул кулаком об стол.

– Верят только самые доверчивые, добрые…

– С ограниченным интеллектом, шеф…

– Не надо так, Чесь… Беда в том, что многие бы хотели поверить, да разум, как говорится, не даёт. Религия – уже не панацея. И мир наш уже не тот. А самые большие преступники – это люди с выдающимся интеллектом, он у них сильнее эмоций, и уж эти-то отлично понимают, что «боженька» придуман людьми. Их не заставишь верить в карающего бога. Разве что притворятся…

– Или крыша поедет… Всякое, шеф, бывает… Правда?

– Матка Боска! Да что же тады рабить?

– А будьте, как ваш Антонович!..

– Как Константик.

– Побольше читать, не слушаться дураков и не поддаваться подлецам. Вот и всё!

– Вот и всё, шеф, правильно. А теперь – тушить спичку! Вперёд!

– Сядь, Чесь… Ещё одно дело! – «фиолетовый» словно бы привстал с лавки и сделал чуть заметный жест – как если бы захотел положить руку на плечо шофёра.

На столе перед Пепкой появился чистый лист бумаги. Правда, истрёпанный и желтоватый, словно провалявшийся много лет в какой-нибудь папке, забытой в старом шкафу.

– Составь-ка смету на установку столбов и проведение электричества к хутору Дубовца…

На видавшем виды листке возникал печатный текст, сами собой откуда-то брались печати, ставились подписи, сделанные разным почерком и разными чернилами.

«Фиолетовый» наклонился, всё внимательно прочитал.

– Так. Пометь тысяча девятьсот семьдесят третьим годом. Отправь в бухгалтерию в правление колхоза. Пусть лежит в каком-нибудь ящике, на самом дне. Надо будет – найдут… – И листок исчез.

– Вот так тётушка, теперь у вас будет свет.

В углу появился холодильник.

– И телевизор заменим. Поставим настоящий японский…

Старая женщина покачала головой, потом вдруг замерла, закрыв ладонью глаза, её лицо скривилось, словно от боли, губы стали дрожать, и она не смогла удержать хлынувших потоком слёз.

– Не трэба мне гэтага ничего, не трэба… Детка! Ён жа сам не дажыл… Чаму? Каму тяпер гэта усё? Навошта??

Сил не было видеть сморщенное горем лицо. Жора поскорей отвернулся и смотрел на двух иностранцев и в угол печки, где стоял телевизор, потом исчез и появился другой, такой же, только с вилкой в конце шнура, и шнур этот шмякнулся на пол с громким стуком… «Нет-нет… Непорядок, Чесь, здесь розетки быть не должно! – донеслось от печки. – Лучше в другое место…» И Жора увидел, что телевизора уже у печки нету, что он стоит в той, второй половине, в том самом углу, где и был поначалу… Жора встал, заморгал глазами и услышал, как шеф ещё что-то тихо выговаривает Пепке… А у стены рядом с ним… Не было сил смотреть на плачущую цыганку.

– Тётушка! – громко позвал «фиолетовый». – Перестаньте плакать, я вам сейчас скажу правду. Открою один секрет… Мы хотели, но не смогли спасти самого великого человека…

– Вашего Барда…

– Но Константика мы возьмём с собой.

– Правда? – цыганка вдруг подняла мокрое, осветившееся улыбкой лицо. Но улыбка вдруг сникла. – Нет, не верю!

– Но вы же истинно верующий человек. Вы верите в этот мир! В ваш живой и прекрасный, созданный великим творцом. Верите, что он вечен и в нём не умирает душа. Поверьте и в наш, существующий по иным законам…

– И Константику там будет хорошо – ему будет там, чем заняться, поверьте, тётушка! – закивал Пепка.

– Ты как всегда прав, Чесь! Да! Это сама судьба!

– И Барду, шеф, возможно, было бы не о чем петь в раю…

– Как и Мастеру… глупо было предлагать вечность. В ней оба чахнут…

– Чтобы создавать своё собственное, неповторимое, им нужна материнская плацента.

– Для творца, который создаёт вечное, вечность сама по себе и не так уж важна, шеф, – согласно кивнул Пепка. – А вот если исследуешь мир, везде найдётся, чем занять свой ум…