И возвращается ветер - [3]

После этих слов повисла пауза. Семен пытливо разглядывал меня, и с явным нетерпением ожидал новых возражений.

- Не очень ты меня убедил, - медленно произнес я. Семен, будто ожидавший этих слов, нарочито пожал плечами. И отвел взгляд.

Остаток завтрака прошел в молчании. Каждый делал вид, что занят своей тарелкой.

После завтрака я снова напомнил Семену о желании сходить сегодня же к стене. Тот недовольно хмыкнул, взглянул на небо.

- Я думал.... Ну ладно, приспичило, так приспичило. Не задерживайся, кажется, гроза на подходе. Возьми косу, иначе через бурьян не пробьешься, мне показалось, он хотел еще добавить что-то, но лишь пробормотал несколько невразумительных слов себе под нос и снова хмыкнул. А на прощание хлопнул меня по плечу и снова напомнил, чтобы я не задерживался.

Отправляясь к стене, я чувствовал себя сродни человеку, высадившемуся на неизведанной планете, полной множества подстерегающих пионера опасностей, чей коварный нрав был слишком хорошо известен и оттого заставляет обходить ее десятой дорогой.

Сапоги Семена были мне велики, к тому же сильно разношены, я шлындал в них весь путь к стене, боясь ненароком выскочить и спотыкался на каждой кочке. Но, подойдя к бурьяну, я забыл о них.

Стена была рядом, в десяти метрах от меня. И все мое внимание, все мои чувства и побуждения она приковала к себе. Теперь только высоченный бурьян разделял нас. При мысли об этом, я так разволновался, что, ударив косой по толстенному стволу ближайшего борщевика едва не задел при этом собственную ногу. Тут же отпрянул, вытирая сухой лоб и стараясь взять себя в руки. Прав Семен, на что мне, словно мальчишке, далась эта развалина. Что случится, доберись я до нее, обойди и обнаружь вход? Что прогремят громы небесные?

Или скорее наступит горечь от еще одной разгаданной загадки, ставшей бессмысленной и никчемной, а потому безжалостно отброшенной прочь.

Подле самой стены бурьян не рос, встречалась лишь пожухшая крапива высотой по колено, да тонкие стебельки пырея. Метр занесенного, будто снегом, цементной крошкой пространства, отделял живую преграду от возведенной стараниями рук человеческих. Этот коридор, уходил в обе стороны на десятки метров. Какую выбрать? Я растерялся, поочередно поглядывая то вправо, то влево, вертел головой, и одновременно ковырял ненужной уже косой обломки кирпичей у себя под ногами.

Преодолев колебания, я решительно, более от того, что сомнения в правильности пути оставались, пошел влево, поминутно поглядывая то себе под ноги, то на глухую стену, уходящую вдаль. Я изредка касался ее, и на пальцах оставался легкий налет времени бурого цвета: кирпичи крошились от одного лишь прикосновения, стена оказалась более ветхой, чем виделась издали. Безнадежно поддавшаяся окружившему ее бурьяну, авангард которого уже отвоевал себе места в змеившихся по всей стене трещинах: мхи и лишайники медленно поднимались вверх по стене, в то время как сама она столь же медленно опускалась вниз, сползала навстречу.

Кладка стены подавалась натиску времени неравномерно. В одних местах она еще только сдавала первые свои ряды, в других, волнами спускалась на полметра к земле, потворствуя гибельному процессу саморазрушения. И все же, как бы сильно не пострадала стена, она по-прежнему возвышалась надо мною, даже подпрыгнув, я не мог заглянуть в ее внутренние пределы.

Стена повернула вправо, следуя ее изгибу, повернул и я. И все так же изредка касался пальцами ветхой кладки, выискивал бреши в которые мог заглянуть.

Затем стена свернула еще раз. Затем еще, направив меня назад. Поторапливая, подхлестывая монолитностью кладки - ни одного прохода, даже заложенного не встретилось пока мне на пути.

Сам не заметив как, я побежал - насколько возможно было бежать по груде обломков, смешанных с мягким перегноем, в чужих разношенных сапогах. Стараясь не упасть, я бежал, поглядывая себе под ноги - и тут же отводил взгляд, возвращенный, притянутый стеной.

А после, задыхаясь, повернул в последний раз.

Дыхание со свистом вырывалось из груди, в боку закололо, едкая, боль растекалась по внутренностям, сводя их мучительной судорогой. Перейти на шаг было еще тяжелее, боль усиливалась; я бежал, дыша ртом, слушая, как рвутся из груди хрипы и стоны. Тяжелые сапоги прилипали к земле, я начал спотыкаться, теряя выбранный темп, и каждый неудачный шаг усиливал разливавшуюся боль, сковавшую желудок.

Я ругал себя за редкость пеших прогулок, за долгие дни, проведенные в кресле - и на работе и дома, за дряблость мышц, закованных броней жира и вялость сердца, уставшего от бесконечных стрессов. Ругал, но остановиться и передохнуть хоть минуту - что изменила бы она в бесконечности долгого летнего дня? - не мог. Казалось, ноги сами несут меня, с каждым шагом все неуверенней, все ненадежней, вперед и вперед, и остановиться им сейчас кажется просто невыполнимой задачей.

Слева показался просвет, промелькнул и исчез за спиной. По инерции я сделал еще несколько шагов и лишь тогда остановился. Обернулся. И тяжело дыша, чувствуя бухающие удары сердца, сотрясающие тело, смахивая тыльной стороной ладони заливающий лицо пот, медленно, как во сне, подошел и взял в руки оставленную прежде косу. Точно не веря увиденному.