И ветры гуляют на пепелищах… - [22]
— Вот и доехали, — старший из сопровождавших натянул повод.
— В самый раз, — отозвался скакавший рядом с Юргисом. — Пока еще не подняли мост, не закрыли ворота. А то как поднимут мост, туда уж не попасть. Хоть греми гроза, из тех, что перемешивает землю с небом.
— Заруби на носу, — предостерег первый. — В темноте даже и один человек, если он несет змею за пазухой, может нагнать страх на многих. Бывало.
— Бывало, это верно.
«О чем это они: о том, как ворвались немцы в Ерсику? — подумал Юргис. — О той жуткой ночи, когда привратники сжалились над двумя промокшими путниками, искавшими, где укрыться?»
Замыслив во второй раз уничтожить вновь отстроенную Ерсику, тевтоны, как сами они потом рассказывали, захватили на дороге одного из жителей. Устрашили его и с наступлением ночи привели к городу. И он сделал все, как повелели. Страже он показался знакомым. Стоя перед воротами, сказал, что позади него идут еще люди из дружины Висвалда. Стража поверила обману и опустила мост. Лжедружинники тут же закололи обоих привратников и подали знак остальным крестоносцам, что затаились вблизи. В два счета все защитные сооружения замка оказались в руках тевтонов, и с зарей крестоносцы штурмовали его. Перебили всех сопротивлявшихся, забрали что смогли, а все остальное предали огню.
Если это имели в виду катеградцы, то — полагал Юргис — для родной земли они еще не вовсе потеряны. Всякий человек — из поселения ли, из города ли, из замка — подчинен своему правителю. Чего пожелает знатный и богатый, то и обязан делать маленький человек и отвечает за это своей шеей, своей жизнью. Это так. Однако же и простым людям дано отличать хорошее от плохого, понимать, где правда, его просто так в землю больше не вобьешь. Хотя иной и после того — лишь тростник, колеблемый ветром: куда подует, туда он и гнется.
Старший из сопровождавших прорысил по мосту надо рвом. Перед воротами спешился. Вереи, сбитые на крестовинах из бревен, были плотно сомкнуты, разговаривать со стражей приходилось только через смотровое окошко.
Разговор был недолгим. Звякнули засовы, ворота чуть приотворились. Ровно настолько, чтобы боком протиснуться человеку.
— Пусть Юргис-попович войдет.
«А остальные что же — назад повернут?»
Да, повернули. Юргис же двинулся вслед за вызванным стражей жителем замка по неровному дощатому настилу, извивавшемуся, словно полоз, между пнями — вдоль ремесленных рядов, мимо замка, мимо бревенчатых домов и шалашей из жердей.
— Молельня отца Андрея — по ту сторону замка, в малом дворе, — сказал проводник, босоногий старичок в посконной рубахе и овчинной безрукавке. Старик на ходу прихрамывал, однако взглядом обладал пристальным, как у филина. — Отец Андрей закончил служить вечерню.
— Вечерню служить? — переспросил Юргис.
Он чувствовал себя здесь как-то странно. Словно бы он, Юргис из Полоцка, даже любопытства не вызывал у местных жителей. Всякий продолжал заниматься своим делом, не поднимал взгляда на идущего. Женщины возились у очагов, баюкали детей, гремели посудой, покрикивали на собак, детишки играли, мужчины делали свое.
Двор в Пилишках был невелик. Окружали его старые стены; и в строениях, что на валу, и в срубах домов виднелись недавно замененные свежие венцы над посеревшими, обомшелыми, сработанными еще плотниками прошлого, а то и запрошлого поколения. Лубяные крыши тоже были в заплатах.
Если бы не купол-луковка над коньком, пилишскую православную церковь можно было бы принять за поставленную не на месте баньку. Шагов шести в ширину, восьми в длину бревенчатый домик с сенями, навес которых опирался на обтесанные столбы. Над невысокой дверью, в серебряном окладе — изображение пресвятой девы.
Две ступеньки — и Юргис поднялся на крыльцо. Поклонился, осенил себя крестом. И в тот же миг вышел из дома старик в поповской рясе.
— Да славится бог на небесах!
«Иными словами, над плотью и духом человеческим может возобладать как Любовь, так и Злоба. А созданию божьему надлежит сохранять между ними равновесие».
Со времени последнего свидания отца с сыном, в час внезапного набега тевтонов на Ерсику, отец Андрей заметно постарел. Лицом стал похож на отрицающего суетную жизнь пустынника, каких изображают на церковных вратах и иконах. И говорить стал медленнее, запинаясь, словно раскачивая язык колокола.
— Весть о твоем приходе на родину прилетела, еще когда старый месяц шел на убыль, — сказал отец Андрей, приняв из рук сына привезенное.
— Вот когда еще! — удивился Юргис. — О поручении отца епископа я вроде бы не кричал на торжище. Если и могли обо мне узнать, то разве от поселян с Темень-острова. Но то было куда позже. Когда уж молодой месяц народился.
— Немецкому монаху в Категраде стало известно о гонцах из Полоцка. — Голос отца Андрея прозвучал как бы из глубокого колодца. — Но прежде подкрепимся, потом перейдем на мою половину, там и поговорим.
«Отцу что-то известно», — сообразил Юргис. И перечить не стал.
Когда закрылся плотный занавес, отделявший жилье священника от молельни, едва лишь отец с сыном устроились на лосиной шкуре, что служила постелью, бывший ерсикский священник проговорил:
В трилогию старейшего писателя Латвии Яниса Ниедре (1909—1987) входят книги «Люди деревни», «Годы закалки» и «Мглистые горизонты», в которых автор рисует картину жизни и борьбы коммунистов-подпольщиков после победы буржуазии в 1919 году. Действие протекает в наиболее отсталом и бедном крае страны — Латгале.
Лили – мать, дочь и жена. А еще немного писательница. Вернее, она хотела ею стать, пока у нее не появились дети. Лили переживает личностный кризис и пытается понять, кем ей хочется быть на самом деле. Вивиан – идеальная жена для мужа-политика, посвятившая себя его карьере. Но однажды он требует от нее услугу… слишком унизительную, чтобы согласиться. Вивиан готова бежать из родного дома. Это изменит ее жизнь. Ветхозаветная Есфирь – сильная женщина, что переломила ход библейской истории. Но что о ней могла бы рассказать царица Вашти, ее главная соперница, нареченная в истории «нечестивой царицей»? «Утерянная книга В.» – захватывающий роман Анны Соломон, в котором судьбы людей из разных исторических эпох пересекаются удивительным образом, показывая, как изменилась за тысячу лет жизнь женщины.«Увлекательная история о мечтах, дисбалансе сил и стремлении к самоопределению».
Книга состоит из коротких рассказов, которые перенесут юного читателя в начало XX века. Она посвящена событиям Русско-японской войны. Рассказы адресованы детям среднего и старшего школьного возраста, но будут интересны и взрослым.
История борьбы, мечты, любви и семьи одной женщины на фоне жесткой классовой вражды и трагедии двух Мировых войн… Казалось, что размеренная жизнь обитателей Истерли Холла будет идти своим чередом на протяжении долгих лет. Внутренние механизмы дома работали как часы, пока не вмешалась война. Кухарка Эви Форбс проводит дни в ожидании писем с Западного фронта, где сражаются ее жених и ее брат. Усадьбу превратили в военный госпиталь, и несмотря на скудость средств и перебои с поставкой продуктов, девушка исполнена решимости предоставить уход и пропитание всем нуждающимся.
«Махабхарата» без богов, без демонов, без чудес. «Махабхарата», представленная с точки зрения Кауравов. Все действующие лица — обычные люди, со своими достоинствами и недостатками, страстями и амбициями. Всегда ли заветы древних писаний верны? Можно ли оправдать любой поступок судьбой, предназначением или вмешательством богов? Что важнее — долг, дружба, любовь, власть или богатство? Кто даст ответы на извечные вопросы — боги или люди? Предлагаю к ознакомлению мой любительский перевод первой части книги «Аджайя» индийского писателя Ананда Нилакантана.
Рассказ о жизни великого композитора Людвига ван Бетховена. Трагическая судьба композитора воссоздана начиная с его детства. Напряженное повествование развертывается на фоне исторических событий того времени.
Пятьсот лет назад тверской купец Афанасий Никитин — первым русским путешественником — попал за три моря, в далекую Индию. Около четырех лет пробыл он там и о том, что видел и узнал, оставил записки. По ним и написана эта повесть.