И вечный бой... - [58]

Кулак, занесенный над ним, ослабел.

— Хорошо, активизируй восприятие.

Модьун сделал это, а потом вздохнул:

— Это все равно неправильно, но дело сделано.

Они подняли его на ноги. Обнимали его. Руузб чуть не плакал. Он обнял Модьуна.

— Парень, это самое трудное, что я когда-либо делал. Но теперь, — он остановился, — ты должен сделать еще одну вещь. Четыре миллиарда людей решили, что жизнь не стоит того, чтобы жить, так?

Модьун ждал. Он чувствовал, что ответ не нужен. И, действительно, человек-медведь продолжал:

— Поэтому ты, наверное, так думал, уходя в себя, и помогая гипнозу Зувгайта. Так?

Это была правда.

— Поэтому должны были действовать твои друзья, чтобы убедиться, что ничего не случится, — сказал человек-медведь. — Теперь, слушай. Ты хочешь, чтобы эта женщина забеременела в следующие несколько недель, а мы останемся здесь, чтобы видеть, что все сделано; или мы побьем тебя сильнее, чем в этот раз?

— Ннуу… — сказал Модьун с сомнением. — Я думаю, так будет правильно. Кроме того, она моя жена.

Модьун смеялся и плясал. Все люди-животные вокруг него весело плясали. Он был самый свободный из них. Всегда его двигательные центры имели сознательные ограничения, а теперь на некоторое время они исчезли. Ритмичная музыка звучала в его ушах и побуждала тело к движению. Результатом был быстрый, но удивительно изящный танец.

Он умело двигался в толпе пока, наконец, еще раз закружившись, он не оказался лицом к лицу с женщиной и схватил ее в тот самый момент, когда она, также засмеявшись, повернулась к нему.

Она была счастлива и смеялась, когда он обнял ее, и отдалась танцу.

И тут впервые за все время она посмотрела ему в лицо.

37

Еще раз мысль — или, скорее, новый ее вариант промелькнул в мозгу Модьуна: «Все это очень убедительно».

Он заметил эту мысль, когда она промелькнула.

В это мгновение он с ужасом понял: все это недостаточно убедительно. На женском лице появилась нерешительность. Они продолжали танец. Иллюзия — как сейчас воспринимал это Модьун — удерживала его.

Хотя он больше не верил в нее. Он с любопытством ждал правильного восприятия. И он не был особенно удивлен, когда следующее проявление его «я» было не реальностью, а другой галлюцинацией: из всех людей Банлт, человек-крыса, и он вдруг оказались стоящими лицом к лицу. И Банлт заговорил с ним неуверенно:

— Моя… философия? Какая философия?

Они стояли вдвоем, высокий могучий человек и высокий более худой человек-крыса… стояли там в сверкающем мраморном вестибюле здания суда на Земле, когда Модьун объяснял, что философия — это причина действий. Поэтому…

— Какая была у вас причина украсть тот автомобиль?

— Я говорил вам, я представил, что получил столько же прав…

Банлт замолчал, беспомощно глядя, протянул руки и ждал.

— Тогда вы на самом деле говорите, что в этом мире, созданном людьми, люди-гиены могут взять на себя законное управление планетой, а остальные люди втягиваются в раздоры из-за незначительных нарушений равенства, которые они замечают рядом?

Человек-крыса моргал.

— Эй, — сказал он. — Разве я это сказал?

Он казался удивленным.

Когда Банлт закончил, его изображение и вестибюль суда побледнели, как сцена в фильме.

Но, хотя Модьун был во власти галлюцинации, его ноги твердо держали его тело. Он терпеливо переносил это состояние, убежденный, что его мозг все еще стремится окончательно проснуться, очевидно, преодолевая сопротивление. Короткий диалог между Банлтом и Модьуном, которого никогда не было в реальной жизни, был еще одной попыткой со стороны Зувгайтов ослабить человека. Они еще раз показали ему, что человек и его разумные животные — неисправимо испорченные и нелогичные существа.

«Действительно, — подумал Модьун, — положение человека было значительно хуже, чем продемонстрировал Банлт. За обычным сопротивлением по поводу чьих-либо льгот таится эгоцентричное безумие».

Импульс затаившейся перед прыжком пантеры. Если в этом запрограммированном сопротивлении промывке мозгов на мгновение выдавалась пауза, как это иногда случалось, если вдруг на мгновение ждущий безумец видел путь, он устремлялся по этому пути. Что бы ни вело его — желание царствовать, деньги, имущество, власть, какими бы путями — с помощью убийства, пыток или арестов всех противников без сострадания — он должен получить это.

А женщина желала быть именно здесь, рядом с божеством как бездумная принцесса, никогда не спрашивающая, как человек достиг такого положения, требующая только, чтобы он был на вершине… и делал все, что нужно, чтобы оставаться там.

Те мужчины и женщины, которые не сделали этого, ждали, расстроенные и нетерпеливые, своей возможности.

Зувгайты правы. Человеческая раса недостойна того, чтобы существовать…

Модьун не удивился, что это, казалось, не волновало его. Он начинал постепенно осознавать изменения в самом себе.

Вся эта борьба… Такая длительная. Враги были безжалостны и полны решимости; поэтому своим воздействием они навязали ему новую программу действий, начиная с автоматической активизации защиты его тела против тех первых людей-гиен… через грандиозную битву (которую он считал грандиозной) с черной дырой и теперь, наконец, путем беспощадного нападения на него, как на личность…