И унесет тебя ветер - [104]

Дверь кабинета Поля Дальмата была распахнута настежь. Дальмат внимательно глядел на экран компьютера, Ингрид Сент-Роз прислонилась к стене возле двери. Слабый свет зажигалки осветил лицо Одиль Бриаль, которая закуривала бог знает какую по счету сигарету.

— Тебе, господин кюре, дым мешает? Или, может, это я плохо пахну?

Одиль заметила, что дверь открыта — этого раньше не было.

— Мне ничего не мешает. У меня к вам есть несколько вопросов.

— Давай, давай, мальчик. Спрашивай, а я посмеюсь, мне полезно.

В коридоре неподалеку от кабинета раздались голоса. Сначала мужские, потом сердитый женский. Одиль Бриаль вдруг изумленно прислушалась: женский голос показался ей знаком. Когда люди проходили мимо кабинета, Одиль повернула голову, и сестры на долю секунды друг друга увидели. Одиль попыталась вскочить, но забыла, что прикована к креслу наручниками. Вивиана встала как вкопанная и завопила так, что чуть не разорвала голосовые связки.

— Молчать!

Жерар Гальтье с товарищами с трудом потащили дальше по коридору взбешенную Вивиану Бриаль. Обе сестры вопили благим матом, так что и слов разобрать было нельзя — понятно только, что ругались. Полицейские стоически пережидали, пока гроза стихнет и можно будет задавать вопросы.

Мистраль с Кальдроном смотрели на все из-за угла и оба думали: «Теперь или никогда!»

— Венсан, давайте возьмем каждый по фотоальбому и посмотрим повнимательнее. Надо убедиться, что мы ничего не прозевали. В россказни про племянников я ни на секунду не верю.

— Завлабораторией в связи с ДНК говорил о близнецах…

— Вот именно. Но ни в каких документах ничего об этом не говорится, хотя мы в эту сторону еще не копали. А когда смотришь на фотографии Оливье Эмери и Жан-Пьера Бриаля, никакого сходства нет. Совершенно разные люди.

Мистраль и Кальдрон вновь сосредоточенно погрузились в изучение фотоальбомов.

Поль Дальмат дожидался, пока Одиль Бриаль успокоится. Ее бешенство постепенно сменялось упадком сил. Старушка скорчилась в кресле и тихо плакала, сопя носом. Дальмат протянул ей пачку бумажных платков. Одиль Бриаль с ненавистью взглянула на него и срывающимся голосом заговорила:

— Обштопать меня хотел, господин кюре! Нехорошее это дело. Ты еще за это поплатишься! Только ты не священник, а дьявол, вот ты кто!

— Это сын вам сказал, что меня прозвали семинаристом? Тот, что приезжал на синей машине?

— Отдохни уже со своими вопросами, сатана! Ничего тебе больше не скажу!

— Ничего страшного. А вот я вам сейчас кое-что расскажу. Сначала про ДНК. Потом — что можно выяснить, зная номер мобильного телефона. Очень интересно, вот увидите. А потом я сам расскажу вам то, что хотел бы услышать, — историю апостола Фомы.

Одиль Бриаль так посмотрела на Дальмата, что сомнений не было: она точно принимала его за помешанного.

Дальмат говорил невозмутимо, не повышая голоса, как когда-то рассказывали сказки на посиделках. Он развернулся на стуле спиной к компьютеру, подал Одиль стакан воды, откинулся на спинку стула и начал рассказ. Медленно и подробно.

Потом Ингрид Сент-Роз так описывала это Себастьену Морену: «Я думала, Поль сошел с ума и не помнит, что он полицейский на службе, а перед ним задержанная. Но он говорил, а лицо Одиль Бриаль на моих глазах менялось. Это надо было видеть!»

Жерар Гальтье присел на стол, скрестил руки на груди и ждал, пока придет в чувство Вивиана Бриаль. Он обратился к Жозе Фариа, словно сообщал ему что-то новое и важное:

— Типичное поведение человека, которому только и остается, что орать в голос. Потому что аргументов нет.

Вивиана Бриаль откликнулась тут же:

— Да и нечего мне вам говорить! Вообще нечего! Говорить буду со следователем, и плевать мне, что будет! А что вы еще и сестру мою забрали — это подло! Подло!

Гальтье сел к компьютеру и произнес:

— Я познакомлю вас с результатами анализов ДНК, обнаруженной на месте трех убийств в Париже.

— Можете не трудиться со своими учеными глупостями, я вас и слушать не буду.

Что было дальше — рассказал Себастьену Морену Жозе Фариа: «Начало было плохое. А потом Гальтье показал ей на видео все шесть убийств с одинаковой ДНК — и будьте любезны. Ровно через час, минута в минуту, Вивиана Бриаль плакала. Не от злости, а от грусти: другие слезы, другие всхлипы. Тогда Гальтье подобрел, замолчал, подошел к ней и подал стакан воды, а она впервые за полутора суток сказала „спасибо“. Потом Бриаль сидела, закрыв лицо руками, а Гальтье на меня посмотрел и подмигнул. Только знаешь, рановато он подмигнул».

20.30. Людовик долго говорил с матерью, которой было так приятно, что он не забыл про ее день рождения… Утром он заказал и послал ей через Интернет цветы. Она взволнованно описывала ему этот букет. Потом он разговаривал с детьми. Через полторы недели они уже возвращались: скоро в школу…

Чтобы не волновать Клару, Людовик ненадолго встретился с ней и объяснил, что ужинать дома не сможет. Он полагал, что этой ночью решится все. Скорее всего он не вернется домой до утра.

Клара не стала его просить поберечь себя.

* * *

22.30. Людовик Мистраль и Венсан Кальдрон за двадцать минут уничтожили каждый по сандвичу, по бокалу пива и по двойному кофе без сахара, доставленному с другого конца набережной Орфевр. Необычайная жара сменилась обычной. В окрестностях площади Сен-Мишель шумно толпился народ, подходило к концу отпускное время. Галдели туристы на речных трамвайчиках, то и дело проплывающих по Сене. Громкоговорители на всех языках рассказывали им о достопримечательных зданиях у реки. Какой контраст между площадью и набережной Орфевр в трех минутах ходьбы от нее!