И тогда я солгал - [47]

Фредерика назначили в первую роту, командовать нашим взводом после гибели мистера Тремо. Из-за Фредерика я снова сделался тем, чем был раньше, хотя он и не подозревал, что причастен к этому. После получения офицерского звания он служил в третьем батальоне, пока его роту не разгромили в Фелланкурском лесу. Они пытались отбить выступ возле Сутинского взгорья, захваченный немцами три месяца назад. Впоследствии Фредерик изложил мне план их атаки. Наша тяжелая артиллерия должна была обрушить на позиции германской тяжелой артиллерии газовые снаряды, а затем обстрелять две пулеметные точки, которые удалось обнаружить. Наша легкая артиллерия должна была не выпускать их людей из окопов. Затем при огневой поддержке должен был выступить третий батальон. План, по мнению Фредерика, был хороший, только не следовало устраивать дымовую завесу. Наверное, взвод Фредерика выступил слишком рано. А все основывалось на точном расчете времени. Возможно, сначала они подумали, что угодили под недолет, а потом поняли, что вышли раньше установленного срока и оказались впереди дымовой завесы. Фредерика отбросило взрывной волной.

— Дым рассеивался, — рассказывал он впоследствии. — Я не знал, где я, а сверху на меня что-то навалилось и прижимало к земле. Понадобилось, наверное, несколько часов, чтобы понять, что же это такое. Я лежал на земле, а на лице у меня лежала ладонь. Но не моя. Знаешь, у меня возникла дикая мысль, что это твоя ладонь. А придавливало меня тело, которое принадлежало этой ладони. Я смотрел сквозь чьи-то пальцы. Мне казалось, будто он заталкивает меня в землю. Хоронит заживо. Позабыв про войну, я принялся бороться с ним, пытался сбросить его с себя. В жуткой панике толкался и пихался, но он не двигался, а я не мог высвободить руку, чтобы убрать с лица его пальцы. Я покрутил головой, его рука свалилась с меня, и тогда я увидел, что он не может сдвинуться, потому что поперек его ног лежит еще один человек.

Их было шестеро. Все из моего взвода, но тогда я этого не понял. Хотел только сбросить их с себя. Ты не представляешь, какие они оказались тяжелые! Я сделал бы все что угодно, лишь бы сбросить их с себя.

Повсюду был сплошной кавардак. Все перемешалось, изменилось до неузнаваемости. Я узнал Хикса, потому что его лицо осталось нетронутым. Его засыпало землей по пояс, а руки были сложены у лица, как будто он спал, но он тоже был мертвый. Помнишь Малышку Лили, как Фелиция швыряла ее через всю комнату? Приземлялась она как попало — ноги выворочены назад, и спереди кажется, как будто их нет вовсе. Все они выглядели как Малышка Лили. Согнутые пополам, головы опущены. Каски по-прежнему надеты. Все это напоминало какую-то жуткую игру. Я взял чью-то винтовку — моя потерялась. Огонь к тому времени велся только единичный. Когда я выполз из-под трупов, кругом была настоящая неразбериха, а несколько человек ковыляли обратно к нашим позициям. Дымовая завеса исчезла. Я понимал — что-то пошло страшно неправильно.

Семнадцать человек из взвода Фредерика были убиты, а еще шестеро — серьезно ранены. И такое было не только в его взводе, но почти во всей второй роте. В целом, погибло более трети батальона, а еще двести человек выбыли из строя. По словам Фредерика, этого не должно было произойти. Он твердил, что план атаки придумали хороший, хотя он и обернулся катастрофой. Для предотвращения именно таких потерь и была разработана эта их новая тактика. Лоб Фредерика был весь в мелких шрамах от осколков шрапнели, а правая сторона лица, когда он говорил, судорожно подергивалась.

Фредерика перевели во второй батальон, поскольку для восстановления третьего батальона в полном составе требовалось много людей и времени. Мистера Тремо застрелил снайпер, и нам понадобился новый офицер. Мы слышали о Сутинском взгорье и благодарили Бога, что нас там не было. Фредерик как будто принес с собой частицу этой катастрофы. Никто не говорил об этом, но все так думали.

Раньше он был Фредериком. Теперь стал мистером Деннисом, нашим взводным командиром. Он наблюдал за мной. Я наблюдал за ним. У меня было чувство, будто с меня сняли кожу. Я вновь сделался прежним, каким был всегда — отстаивал свое место, шел прямым путем, читал вслух стихи. Но вокруг меня днем и ночью были люди, и они шагали в ногу со мной.

Я не высовывался. По возможности не попадался на глаза Фредерику. Считал, что Фредерик понимает, почему. У нас был хороший взвод, один из лучших, не расхлябанный. Я сказал, что мы с Фредериком из одного города. Скрывать не имело смысла, и так было ясно, что мы знакомы. Все понимали: если он офицер, а я рядовой, то, что мы из одного города, значит не особо много. Когда он открывал рот, сразу чувствовалось, что он не моей породы. Его порода существовала параллельно моей, не пересекаясь. Почему это не относилось ко мне и Фредерику, никто не знал, да и не нужно было.

Я не знал, что делать. Меня завораживала его дергающаяся щека. Я знал, что он выпивает, но ничего странного в этом не было. Все офицеры пили виски. Я смотрел на него и видел, как он отличается от нас. Его кожа. Его мундир. Его стрижка и поза, в которой он стоит. Я смотрел на все это, будто в первый раз. Как будто кто-то читал лекцию и на все это указывал.