И снова уйдут корабли... - [59]

О дробях слушать было скучно. Валерка тихонечко вытащил из портфеля карту, положил на колени, осторожно, чтобы не хрустеть бумагой, развернул.

…Вот это голубое пятно — Карибское море. Вот эта цепочка островов, похожая на бусы, — Антильский архипелаг. Здесь сотни, а может быть, тысячи островов. И наверняка среди них найдется хотя бы один, хотя бы самый маленький, еще никем не открытый… И на нем песчаные пляжи, и большие перламутровые ракушки в песке, и тенистая пальмовая роща в самом центре островка…

— Прохоров!

Вот и попался! Лидия Петровна подняла с колен Валерки географическую карту, держа ее за уголок двумя пальцами, с брезгливым выражением на лице, будто дохлую крысу за хвост.

— Значит, на уроке математики география? И что именно, разрешите полюбопытствовать, вы искали на карте?

Валерка молчал, чувствуя, как в него уперлись два десятка пар насмешливых глаз одноклассников.

— Что это за странные значки, загадочные крестики? Тайнопись? — гудел над опущенной головой Валерки однотонный, как шум пылесоса, голос. — Отвечай же! Или будем играть в молчанку?

Класс притих, понимая, что Валерка здорово влип.

— Ну!

Валерка осторожно поднял глаза на Лидию Петровну:

— Это острова.

— Какие острова?

— Острова, на которых прятались пираты…

Узкие подбритые брови учительницы изумленно поднялись ко лбу.

— Пираты!

Лидия Петровна так тяжело вздохнула, будто с неохотой вынуждена была сейчас признать, что перед ней совсем пропащий человек. Выразительно оглядела класс:

— Видите, ребята, что получается: мы здесь про дроби, а он, значит, про пиратов!

Она подошла к своему столу, выдвинула средний ящик, торопливо сунула в него наспех сложенную карту и даже руки после этого потерла друг о друга, словно стряхивая пыль.

— Ты, Прохоров, сам ведешь себя, как пират. Никакого представления о дисциплине! Пускай завтра же придет отец!

Класс оживился:

— Прохоров — пират! — радостно крикнул кто-то с задних рядов.

Валерка вдруг вскочил, бросил гневный взгляд в сторону обидчика, до боли сжав кулаки, взглянул на учительницу, на окружающие его, лоснящиеся от ухмылок лица ребят и ринулся к двери.

Выскочив из здания школы, он еще долго бежал по улице, пока не оказался на большом людном перекрестке. Здесь остановился, чтобы перевести дыхание. Светило солнце, и сугробы искрились снежинками. На скамейке сквера сидели старики и бросали кусочки хлеба откормленным и настырным городским голубям. Куда ему деваться? Домой? Нет, после всего случившегося сейчас домой он не пойдет. Теперь отец сломает фрегат, это точно. Отец всегда выполняет свои угрозы. Лучше бы побил, чем ломать. Ведь корабль сломать так просто, а склеивать его целый месяц — по щепочке, по планочке. Отец говорит: «Меня не интересуют твои выдумки. Я требую, чтобы ты учился не хуже других». Требует он, чтобы даже по пению сын получал не ниже четверки. А голос у Валерки с сипом. Придя с работы, отец усаживается к телевизору, начнешь стучать молотком — ворчит: «Имею я право на отдых после работы или не имею?»; спросишь что — «Не мешай!».

Можно себе представить, какой вопль сегодня подымется, когда он передаст отцу требование математички!

Валерка в раздумье стоял на перекрестке. Из-за домов донесся гудок электрички…

Валерку Прохорова искали десятки людей — родные, школа, милиция. Был объявлен всесоюзный розыск. Мальчик исчез бесследно. Школу лихорадило. Учителя ходили с серыми лицами и опасались ставить даже вполне заслуженные двойки. Лидия Петровна, классная руководительница, молодящаяся женщина средних лет, сгорбилась, как старуха. В показаниях следователю была пряма и откровенна: ребенок трудный, своенравный, с дисциплиной не в ладах, на уроках математики часто смотрит в окно или исподтишка почитывает книжки сомнительного с точки зрения педагогики содержания, обложки тетрадей и даже дневника изрисовал изображениями каких-то парусников. Подчеркивала: упрямо не желает делать то, что делают остальные, «допускает выверты». Вот пример. Писали сочинение: «Мой любимый герой». О ком писал Прохоров? Не о космонавтах, не об ударниках труда — о… Робинзоне Крузо. И совершенно непедагогично поступила учительница русского языка, Марина Сергеевна, оценив эту отсебятину четверкой. Марина Сергеевна, молоденькая учительница, окончившая пединститут всего год назад, наоборот, считала, что «отсебятина» Прохорова «в общем-то любопытна», что в мальчике «что-то есть», нужен к нему особый подход, но была робка в своем мнении и легко сдавалась под нажимом старших и авторитетных. К тому же на индивидуальное педагогическое воздействие времени нет — классы переполнены, учителей не хватает, — семья прежде всего должна воспитывать!

Семью Прохоровых считали «нормальной», отец шофер городского автобуса, человек положительный, непьющий, ударник коммунистического труда, мать бухгалтер в стройконторе. Здоровая советская семья! Живут в согласии.

Прохоров-старший в кабинете следователя разводил руками: для сына делают все — накормлен, одет, обут. Воспитывает «нормально», пальцем ни разу не тронул, лично он против побоев, знает, что побои — «пережиток». У него современные меры воздействия: лишение удовольствия. Строгое, неукоснительное! Однако с парнем нелегко. Все делает по-своему. Ночью проснешься — в туалете свет горит, значит, Валерий читает и, конечно, про индейцев, кладоискателей, про всякую подобную сомнительную публику. Чем еще интересуется? Модели парусных кораблей строит. Скорей, скорей накорябает домашние задания — и к окну — строгать и клеить. Ну и понятно, временами двойки, особенно по математике. Приходится, значит, в воспитательных целях парусники в шкаф запирать, а то и ломать, если проявит упорное неподчинение. Мать извелась. Валерка то на пруд бежит — корабли свои пускать, то на железную дорогу — смотреть на проходящие поезда. Ясно одно: мало ими в школе занимаются!