И снова этот Баранкин, или Великая погоня - [20]

Так как Баранкин за всю свою и без того короткую жизнь не только не написал ни одного стихотворения, но и не прочитал, (кроме, конечно, тех что задавали на дом по школьной программе!) то он ответил витиевато и непонятно: "Из ненаписанного!"

— Как это из ненаписанного? — удивилась та девочка, что была Ниной.

— Ну что тут непонятного? — пришёл на помощь Юре Баранкину Костя, — у вас есть чистая тетрадь?

— Есть, — ответила Нина, доставая в доказательство из сумки, что висела через плечо действительно школьную тетрадь.

Малинин взял тетрадь в руки, раскрыл её и, указывая на чистый разворот, сказал:

— Вот это стихотворение мы и будем читать с Юрой…

— Но тут же ничего нет, — ещё больше удивилась Нина.

— Не успеет ваш автобус доехать до места назначения, как всё это — Малинин потряс в воздухе чистой тетрадкой, — всё будет исписано стихами!.. И какими стихами!..

Девочки недоверчиво и даже подозрительно посмотрели на Юру и Костю.

— Похоже, что вы и впрямь внуки племянников сыновей братьев фантастов Стругацких!..

А не Нина добавила:

— Сочиняйте, только поскорей, нам ведь ваши вирши ещё художественному руководителю нашей передачи нужно показать!

Малинин совершенно был не уверен в своих заявлениях, но он был уверен в том, что нет такого затруднительного положения, из которого не вывернулся бы его лучший друг Юра Баранкин, чего на этот раз нельзя было сказать, судя по выражению Юриного лица…

— Проходите в автобус на самые почетные места! — пригласила их, так видимо и не поняв степень родства со знаменитыми писателями-фантастами, Нина.

— Малинин, за кого ты нас выдал, что нас так принимают? — спросил Баранкин уже в автобусе, плюхнувшись на сиденье. — Значит, я — поэт, а ты — чтец? — переспросил Юра Костю, — хитрый какой! Я должен сначала написать стихи, а ты потом прочтешь! Но ведь читать легче, чем писать. По написанному-то просто… Ты же знаешь, что я ненавижу стихи, продолжал ворчать Баранкин, — не только писать, но и читать!..

— Ну как, братья Стругацкие, — спросила девочка, подходя к ним и восхищенно разворачивая бумажку со списком участников. — А для чего же вы здесь, если не поете? А не в автобусе для речевиков?

— Мы здесь специально для повышения художественного уровня вашей самодеятельности и именно вашего автобуса!

В автобусе было шумно. Сзади у последнего сидения, где на плечиках висело множество всевозможных живописных костюмов и нарядов, были свободные места, и дружки пересели с таким расчетом, чтобы при случае можно было за эти костюмы и спрятаться, что они и сделали, когда в автобус, продираясь с силой через не пускающих его мальчишек и девчонок, влез Венька Смирнов, разыскивая глазами Баранкина и Малинина. Не заметив их, он добровольно подчинился выдворению его из салона автобуса. В это время колдовавшая в первых рядах автобуса над корзиной другая девочка стала разносить на подносе булочки и стаканчики с фантой.

— Баранкин, — сказал Малинин, — если ты сейчас скажешь, что я не должен есть булочку и пить воду, то я моментально упаду в обморок — при этом он так многозначительно посмотрел на булочки, которые лежали на подносе у девчонки, и на кувшин с фантой, что Баранкин тут же понял, что если он скажет не угощаться, то Малинин действительно упадет в обморок. И поэтому Баранкин не сказал слово нет.

— Из-за тебя, — сказал только с укоризной Баранкин Косте, придётся отрабатывать этот легкий завтрак!.. Угроза воздушного нападения пиратов двадцатого века миновала. Отбой! — сказал Баранкин. Я пишу стихи!.. И кто только тебя за язык дернул сказать, что я умею писать стихи!..

— Баранкин, а ты вообще-то действительно умеешь писать стихи или нет? — спросил Малинин.

— Не знаю, — ответил Юра. — Не пробовал. Нет… и вообще-то я, конечно, всё могу… Но может не до такой степени, — продолжал Баранкин, грызя, как Пушкин, но не конец гусиного пера, а колпачок шариковой ручки.

Пока Малинин, пересев на соседнее кресло, уплетая булочку и запивая её фантой, говорил какой-то незнакомой школьнице всевозможные глупости и выслушивал от неё ещё большие и просто даже невозможные глупости, пока Зина Фокина с Эрой Кузякиной и Светой Умниковой в сопровождении Марины успели выскочить из здания ГАИ и поспешили к телефону-автомату, выслушивая от Марины в общем-то фантастические невероятности насчет того, что в кино "голос Баранкина" был, а самого его не было, пока Венька Смирнов заглядывал в водопроводный колодец, что находился впереди автобуса и в котором, по рассчётам Веньки, могли схорониться Баранкин и Малинин, тем более что водопроводчики, ремонтировавшие что-то под землей и шумевшие своей паяльной лампой, как картошкой жарившейся на сковороде, Баранкин уже закончил к своему удивлению небольшую поэму в стихах примерно на двух с половиной страницах. Подсев к Баранкину, Малинин, прочитав стихи, просто обалдел и долго сидел, как дети в цирке, с разинутым ртом от удивления и если бы ему не нужно было высказывать Баранкину свое обалдение и восхищение, то он бы так и сидел неизвестно сколько времени.

— Переписывай! — сказал Баранкин. — С цифрой один читаешь ты, с цифрой два — я! С буквой «В» читаем вместе!..