И слух ласкает сабель звон - [36]

Тем не менее «свидетелю» удалось убедить сослуживцев выйти на улицу. Офицеры высыпали наружу, чтобы окончательно посрамить этого клоуна.

— Ну и где же они? — иронично поинтересовался Хирт.

— Да вот же, — указал на колокольню его подчиненный.

Лицо полковника вытянулось. Смех среди офицеров оборвался: вся компания увидела человека, спускающегося по веревке из гондолы.

— Вот видите, я же говорил, — вновь подал голос лейтенант, но его уже никто не слушал.

Рефлексы у офицеров по отношению к наглому противнику проявились почти мгновенно: руки автоматически нащупывали кобуры, для того чтобы извлечь из них револьверы. Тут же поднялась беспорядочная стрельба. Каждый старался поразить врага. Поскольку двое из диверсантов были уже внизу, а третий спускался, ответный огонь по немцам открыл лишь француз, находившийся в корзине. Один из немцев со стоном схватился за плечо, но огонь двух десятков пистолетов оказался губительным для пилота монгольфьера. Раненный, он перевалился через борт и упал, разбившись о мостовую.

— Один готов! — торжествующе закричали в толпе германцев.

— Все туда, к церкви!

Офицеры ринулись через площадь.

Голицын висел между небом и землей. Положение становилось отчаянным. Пули свистели то справа, то слева. Одна из них чиркнула у самой щеки. Ничего против честного боя поручик никогда не имел, однако болтаться, как сосиска, на веревке, являясь мишенью, — ничего приятного в этом не было. Голицын слышал, как отстреливается француз, видел, как через пару минуту пилот с криком полетел вниз, едва не зацепив его самого. А еще через минуту он услышал крики внизу. Германцы, стоя у кирхи, уже ждали его. Единственным плюсом было то, что стрельба пока прекратилась. Немцы желали заполучить его живьем.

— Сдавайтесь! Все равно вам некуда деться!

— Спускайтесь, иначе будем стрелять! — доносились крики снизу.

В ответ на такие предложения Голицын ответил отказом, причем прозвучало это в весьма грубой форме. Высказывая все, что он думает о тех, кто стоял внизу, поручик принялся раскачиваться на веревке.

Голицын все рассчитал верно. После хорошей раскачки удар пришелся в огромное окно кирхи. Подлетая к нему в последний раз, он увидел стремительно приближавшиеся соты витражей.

«Господи, пронеси!» — прошептал поручик, отдавая себя во власть Всевышнему перед лицом неизвестности и осквернения храма.

Удар оказался мощным и продуктивным. Голицын постарался, чтобы он не пришелся в лицо.

С грохотом разлетелись стекла. Конечно, жаль было деталей убранства дома Божьего, однако что оставалось делать? Тут уж выбирать не приходилось…

Вообще, витраж, особенно изготовленный в Средневековье, — работа тонкая, деликатная и дорогостоящая. Надо потратить немало усилий, чтобы создать красивую и многоцветную композицию в окне. Создать рисунок из сотен цветных стеклышек, каждое из которых вставлено в свою рамочку, — занятие непростое. Каждый мастер, естественно, заботился и о красоте, и о качестве, и о том, чтобы его творение было непохожим на дело рук другого мастера.

Вот вся эта красота, собранная из кусочков, изображение какого-то святого, взрывом стеклянных брызг разлетелась под ногами поручика Голицына. Офицер исчез в окне кирхи.

— Ах, сволочь! — визгливо закричал толстый капитан.

— В церковь!

Храм соответственно ночному времени оказался заперт, но это не остановило прыти немцев. По приказу полковника часть из них устремилась назад в ресторан и вскоре, пыхтя, принесла оттуда банкетный стол. Используя его в качестве тарана, германцы принялись высаживать дверь.

— Что вы делаете, господа?! — послышался старческий голос. На шум прибежал пастор, принесший ключ. — Опомнитесь! Где же ваша совесть? Вы же офицеры…

Но священник опоздал — замок уже был безнадежно испорчен. Вновь в дверь застучал дубовый стол.

ГЛАВА 20

Влетев в помещение, офицер мгновенно сориентировался.

Впереди оказался парапет хоров — той части храма, которая находится над входом и где устанавливается орган. Голицын, видя, что не долетает совсем немного, на крайней точке своего продвижения прыгнул вперед и в прыжке долетел-таки до парапета, вцепившись в него руками. Удар пришелся в грудь. От этого перехватило дыхание и в глазах вспыхнули зеленые огоньки. Однако поручик перевалился через парапет и упал внутрь.

Упав за ограждение, он несколько секунд оставался неподвижным, тяжело дыша. Перед офицером уходили ввысь сложные конструкции органа, состоящего из сотен металлических трубок разной величины. Призванный создавать соответствующую атмосферу во время богослужений, сейчас, естественно, он безмолвствовал. Да и кто мог себе представить такое вот ночное вторжение в дом Божий?

Полежать чуть больше поручику было никак невозможно, поскольку ненадолго установившуюся тишину нарушили новые звуки. Внизу, под хорами, где находились главные двери, послышались глухие удары. Видимо, те, кто хотел встретиться с поручиком, страстно желали проникнуть в здание. Конечно, старинные резные двери были заперты. Оно и понятно — время было малоподходящим для прогулок по храму. Однако голыми руками открыть запертые двери было невозможно, в чем и убедились тевтоны. Затихнув ненадолго, попытки вломиться в здание возобновились. Техническое усовершенствование принесло свои плоды. Используя тяжелый дубовый стол в качестве тарана, пьяные офицеры стали разбивать двери, затрещавшие под ударами.