И слово это было - Россия.. «Спаси меня... Соловецким монастырем» - [33]

A. С. Пушкину

Вы в мире славою гремите;

Поэт! в лавровом вы венке.

Певцу безвестному простите:

Я к вам являюсь — в колпаке.

Пушкин сразу ответил стихотворением:

B. С. Филимонову

При получении поэмы его «Дурацкий колпак»

Вам музы, милые старушки,

Колпак связали в добрый час,

И, прицепив к нему гремушки,

 Сам Феб надел его на Вас.

Хотелось в том же мне уборе

Пред вами нынче щегольнуть

И в откровенном разговоре,

Как вы, на многое взглянуть;

Но старый мой колпак изношен,

Хоть и любил его поэт;

Он поневоле мной заброшен:

Не в моде нынче красный цвет.

Итак, в знак мирного привета,

 Снимаю шляпу, бью челом,

Узнав философа-поэта

Под острожным колпаком.

Пушкин бывал у Филимонова дома, встречались они и у A. А. Перовского.

И вот прогрессивно мыслящий Филимонов, знакомый не только с Пушкиным, но и в свое время с А. А. Бестужевым, Н. М. Карамзиным и другими, оказавшись в Архангельске, также нетерпимо отнесся к злоупотреблениям Миницкого. Его рапорты в Петербург стали достигать цели, и в 1830 году генерал наконец был удален. Но пострадал и Филимонов. В Петербурге в это время шло следствие по делу Н. П. Сунгурова, который пытался создать тайное общество; оно, по словам его создателя, «было остаток от Общества 14 декабря 1825 года и имело целью конституцию»^{58}. Среди участников этого движения распространялись сведения, что архангельский губернатор Филимонов якобы обеспечит в случае провала восстания побег за границу через северный порт. Это стало известно правительству, и в июле 1831 года Филимонов в сопровождении фельдъегеря был доставлен из Архангельска… прямиком в Петропавловскую крепость. Следом пришли опечатанные бумаги губернатора, и в них нашли старые письма к нему декабристов Г. С. Батенькова, А. Н. Муравьева, выписки из Конституции Никиты Муравьева. Правительству вспомнилось постоянное «вольнодумство» Филимонова, его знакомство с Пушкиным и многими декабристами.

Филимонов убедил следствие в своей непричастности к противоправительственным замыслам, но подозрение осталось, и он был сослан в Нарву без права въезда в столицы.

Наш рассказ о Соловках. Губернаторы А. Е. Измайлов и B. С. Филимонов по характеру своей службы обязаны были побывать во многих уездах обширной губернии, но в их записях об этих островах нет упоминаний.

Зато другой литератор того времени, также побывавший на беломорском Севере, оставил о Соловецкой обители интересные записи в своем «Дневнике». Это Александр Васильевич Никитенко — служащий Цензурного комитета, профессор словесности Петербургского университета, впоследствии академик. Он посетил северные губернии летом 1834 года, сопровождая в поездке попечителя Петербургского учебного округа и председателя Цензурного комитета М. А. Дондукова-Корсакова. Они знакомились с работой учебных заведений и общим положением дел на Севере.

А. С. Пушкин хорошо знал Никитенко, а позднее и Дондукова-Корсакова. Отношения с цензорами у литераторов, в том числе и у Пушкина, были очень сложными. Взаимная зависимость нередко затмевала добрые качества и авторов и цензоров, мешала взаимопониманию и возникновению дружеских отношений. Так А. С. Пушкин написал широко известную резкую эпиграмму на М. А. Дондукова-Корсакова:

В Академии наук

Заседает князь Дундук…

А позднее, по утверждению С. А. Соболевского, «жалел» об этом, «когда лично узнал Дундука»^{59}.

Сложными были у Пушкина отношения и с цензором А. В. Никитенко. Познакомились они 8 июня 1827 года у А. П. Керн. Никитенко записал в своем «Дневнике: «Никто из русских поэтов не постиг так глубоко тайны нашего языка, никто не может сравниться с ним живостью, блеском, свежестью красок… Ничьи стихи не услаждают души такой пленительной гармонией»^{60}. Затем Никитенко встречал Пушкина у П. А. Плетнева, у Н. И. Греча и других.

Никитенко приходилось исполнять строгий цензурный устав, а в отношении Пушкина и прямые указания министра просвещения С. С. Уварова. Это не способствовало дружбе. Сам А. В. Никитенко нередко с болью пишет в своем «Дневнике» о жестокости цензуры, «о «свирепом преследовании идей, без которых… ни одно государство не может идти вперед по пути к могуществу и благоденствию»^{61}.

В другом месте: «У нас на образование смотрят как на заморское чудище: повсюду устремлены на него рогатины; немудрено, если оно взбесится»^{62}.

А. В. Никитенко всю свою сознательную жизнь писал дневник. Три тома его — выразительный документ литературно-политической истории России XIX столетия, одно из самых впечатляющих произведений мемуарной литературы минувшего века.

И вот в этом «Дневнике» современник Пушкина подробно живописует северные губернии того времени. Отметим, что это было время, когда лучшие умы России, вдохновленные отчаянной решимостью декабристов, искали пути обновления жизни. И среди них были недавно назначенные архангельские адмирал-губернатор Роман Романович Галл и гражданский губернатор Илья Иванович Огарев. С большим уважением пишет о них А. В. Никитенко: «Теперь губерния по возможности благоденствует под начальством двух простодушных и добрейших людей: адмирала Галла и гражданского губернатора Огарева. За последним, кроме того, важная заслуга: он объявил войну ворам и взяточникам и сам не поддается никаким соблазнам, хотя их много в таком торговом городе, как Архангельск. Огарев… с величайшим рвением заботится о просвещении… И вот и военный губернатор жаловались, что все их представления об устройстве и благосостоянии губернии остаются без всякого действия в Петербурге. В прошлый голодный год Огарев благоразумными мерами прокормил всю губернию: за это ему не сказали и спасибо»