И штатские надели шинели - [35]

Шрифт
Интервал

Я доложил по телефону о случившемся комдиву.

- Принимай полк, - услышал в ответ.

И поступил так же, как Лабудин: отправился в боевые порядки батальонов, в которых к тому моменту насчитывалось всего по нескольку десятков человек. Со мной был адъютант Лукичев, с которым мы в один из первых наших фронтовых дней вместе прошли боевое крещение в деревне Юрки. В связные мне дани молоденького паренька из прибывшего пополнения - худенького, но рослого черноглазого украинца. Пошел со мной и рядовой Садовой, смелый и умный связист, сумевший обеспечить бесперебойную связь с командирами батальонов и артиллеристами.

Совсем близко от переднего края наше внимание привлекли какие-то странные, каркающие звуки. Это кричали на своих солдат гитлеровские офицеры: заставляли их идти в атаку. Гитлеровцы поднимались, но прицельный огонь наших бойцов прижимал их к земле.

Я посоветовал командиру первого батальона Савкину пустить в ход гранаты. Расчет наш оправдался. Пока вражеская солдатня в смятении спасалась, как могла, от разрывов "лимонок", наши бойцы поднялись и побежали к шоссе, но вынуждены были залечь: из дзотов застрочили фашистские пулеметы. Подавить их можно было только пушками. А пушек в полку не было. Артиллерия поддерживала нас с закрытых позиций, находившихся далеко от передовой.

Этот бой продолжался беспрерывно в течение семнадцати часов. На ночь я принял решение остаться со связным в маленькой землянке комбата Савкина, а своему адъютанту Лукичеву и связисту Садовому приказал отправиться на НП.

- Товарищ командир полка, - обратился ко мне Савкин, - шли бы и вы на НП, а еще лучше - на командный пункт. Здесь опасно.

- На войне никто от опасностей не застрахован. Давай-ка лучше пораскинем мозгами, как будем действовать дальше...

Мы долго сидели молча, уставшие от боя и от тяжелых мыслей, мучивших каждого из нас в эти минуты.

- Послушай, комбат, - чувствуя, что тот уже начинает клевать носом, спросил я, - ты в шахматы играешь?

- Играю. Только неважно.

- Не кажется ли тебе, что бой похож на шахматную игру? Хороший шахматист видит вперед не только свои ходы, но и ходы противника, заранее намечает контрмеры. Хорошо бы и нам обдумать несколько ходов вперед, предусмотреть действия противника. Давай попробуем.

Почти всю ночь мы обсуждали с Савкиным возможные варианты-"ходы" батальонов, которыми командовали он и его сосед Петров, был продуман план предстоящего боя. Оставалось перенести его на карту и согласовать со штабом дивизии. Для этого я вызвал к себе капитана Павленко. Замысел наш был прост. Отказаться от лобовой атаки деревни Костино. Выбрать участок в стороне от нее и атаковать, выражаясь языком шахматистов, не на королевском фланге, а на ферзевом. Когда же враг повернет оружие на ферзевый фланг, молниеносно, неожиданно атаковать королевский. Для осуществления этого замысла требовалась передислокация наших небольших сил.

В это время с командного пункта сообщили, что вместе с инструктором политотдела Сергеевым прибыл старший политрук, назначенный на должность комиссара полка: его надо принять и включить в работу. Это был партийный работник из Невского района М. Г. Алексеев.

Было уже светло, когда мы вышли из сооруженной на скорую руку землянки. Под ногами похрустывал ледок. Начались заморозки, ведь была середина октября - холодного для наших мест месяца. Пора бы выпасть и снегу...

Прежде чем пойти на командный пункт, я решил заглянуть на наш наблюдательный пункт, до которого, сгибаясь в три погибели, мы добрались кустарниками и мелкими траншеями: углубить их не позволяла болотистая почва.

На НП застали за завтраком адъютанта Лукичева, связиста Садового и двух представителей артполка. Подсел к ним и я. За едой договорились о переносе НП в другое место. Здесь оставаться теперь было рискованно: лес тек поредел, что место, где находился НП, свободно просматривалось противником.

Командный пункт полка находился в километре от передовой в сосновом бору. Нам надо было преодолеть поле, поросшее низким и редким кустарником. Шли с вестовым и адъютантом.

Мы не сделали и двух-трех десятков шагов, как послышались щелчки капсюльных взрывов - минометы! И мгновенно справа, совсем рядом разорвалось несколько мин. Мы не придали особого значения этому, даже что-то сострили в адрес фашистов, решивших "из пушек бить по воробьям". И все же мелькнула мысль: "Как быть? Возвращаться ли? Ложиться? Бессмысленно". Оставалось одно - бежать вперед, в лес, до которого было каких-нибудь сорок - пятьдесят метров. И мы побежали...

Не помню, как и отчего упал. Шумело в голове, и ныла поясница. Поворачиваюсь, и - лучше бы мне не видеть этого! - на расстоянии вытянутой руки лежит Лукичев с посиневшими губами и сдвинутой на лоб каской.

Я окликнул его - он не шелохнулся... Трудно было верить... Ведь только что мы вместе вышли из землянки, советовались...

Но это, оказывается, не все. Мой вестовой, обсыпанный землей, тщетно пытался приподняться на локте и что-то сказать. Вместо слов из горла вылетали хрип и сгустки крови. Он напрягся, и я не успел опомниться, как этот и жизни-то еще не повидавший мальчик тяжело осел на землю.


Рекомендуем почитать
Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

«Дом Витгенштейнов» — это сага, посвященная судьбе блистательного и трагичного венского рода, из которого вышли и знаменитый философ, и величайший в мире однорукий пианист. Это было одно из самых богатых, талантливых и эксцентричных семейств в истории Европы. Фанатичная любовь к музыке объединяла Витгенштейнов, но деньги, безумие и перипетии двух мировых войн сеяли рознь. Из восьмерых детей трое покончили с собой; Пауль потерял руку на войне, однако упорно следовал своему призванию музыканта; а Людвиг, странноватый младший сын, сейчас известен как один из величайших философов ХХ столетия.


Оставь надежду всяк сюда входящий

Эта книга — типичный пример биографической прозы, и в ней нет ничего выдуманного. Это исповедь бывшего заключенного, 20 лет проведшего в самых жестоких украинских исправительных колониях, испытавшего самые страшные пытки. Но автор не сломался, он остался человечным и благородным, со своими понятиями о чести, достоинстве и справедливости. И книгу он написал прежде всего для того, чтобы рассказать, каким издевательствам подвергаются заключенные, прекратить пытки и привлечь виновных к ответственности.


Императив. Беседы в Лясках

Кшиштоф Занусси (род. в 1939 г.) — выдающийся польский режиссер, сценарист и писатель, лауреат многих кинофестивалей, обладатель многочисленных призов, среди которых — премия им. Параджанова «За вклад в мировой кинематограф» Ереванского международного кинофестиваля (2005). В издательстве «Фолио» увидели свет книги К. Занусси «Час помирати» (2013), «Стратегії життя, або Як з’їсти тістечко і далі його мати» (2015), «Страта двійника» (2016). «Императив. Беседы в Лясках» — это не только воспоминания выдающегося режиссера о жизни и творчестве, о людях, с которыми он встречался, о важнейших событиях, свидетелем которых он был.


Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

«Пазл Горенштейна», который собрал для нас Юрий Векслер, отвечает на многие вопросы о «Достоевском XX века» и оставляет мучительное желание читать Горенштейна и о Горенштейне еще. В этой книге впервые в России публикуются документы, связанные с творческими отношениями Горенштейна и Андрея Тарковского, полемика с Григорием Померанцем и несколько эссе, статьи Ефима Эткинда и других авторов, интервью Джону Глэду, Виктору Ерофееву и т.д. Кроме того, в книгу включены воспоминания самого Фридриха Горенштейна, а также мемуары Андрея Кончаловского, Марка Розовского, Паолы Волковой и многих других.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.


Свидетель века. Бен Ференц – защитник мира и последний живой участник Нюрнбергских процессов

Это была сенсационная находка: в конце Второй мировой войны американский военный юрист Бенджамин Ференц обнаружил тщательно заархивированные подробные отчеты об убийствах, совершавшихся специальными командами – айнзацгруппами СС. Обнаруживший документы Бен Ференц стал главным обвинителем в судебном процессе в Нюрнберге, рассмотревшем самые массовые убийства в истории человечества. Представшим перед судом старшим офицерам СС были предъявлены обвинения в систематическом уничтожении более 1 млн человек, главным образом на оккупированной нацистами территории СССР.


«Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Монография посвящена жизни берлинских семей среднего класса в 1933–1945 годы. Насколько семейная жизнь как «последняя крепость» испытала влияние национал-социализма, как нацистский режим стремился унифицировать и консолидировать общество, вторгнуться в самые приватные сферы человеческой жизни, почему современники считали свою жизнь «обычной», — на все эти вопросы автор дает ответы, основываясь прежде всего на первоисточниках: материалах берлинских архивов, воспоминаниях и интервью со старыми берлинцами.