И пусть их будет много - [83]

На смену Луизе, — не надо быть провидцем, чтобы догадаться, — должна была прийти женщина совсем иного склада: живая, остроумная, умеющая развеселить короля.

* * * *

Мориньер чувствовал непреодолимую потребность поскорее убраться из дворца. Такое с ним иногда случалось — когда все, каждое слово, каждый жест окружающих его бездельников начинали раздражать до такой степени, что он, вынужденный из вежливости реагировать на их реплики, едва удерживался от резкости. Мориньер не мог себе позволить потерять выдержку.

И сегодня, почувствовав, что раздражение переполняет его, решил, что нет лучшего способа избавиться от нестерпимого беспокойства, как отправиться в Париж. Совместить удовольствие с делом. Узнать, о чем говорят теперь на улицах французской столицы, чем дышат, о чем сплетничают, чего ожидают покинутые королем горожане.

Распрощавшись с Филиппом, Мориньер решительно направился к выходу. Однако сделать это незамеченным ему не удалось.

Сначала его остановил Пьюигильен де Лозен — лишенный, на его, Мориньера, взгляд, приятности молодой человек. Завистливый и тщеславный, он вечно был недоволен жизнью и всегда желал большего. Его, правда, нельзя было упрекнуть в невоспитанности и отсутствии манер. Но он бывал жесток более чем это считалось дозволенным. Мориньер, который никак не мог бы числить себя человеком мягким, был немало шокирован, обнаружив однажды принцессу Монако, сестру графа де Гиша, с перевязанной рукой. Принцесса, отвечая на сочувственные вопросы, лепетала что-то невнятное. Улыбалась сквозь слезы. Говорила, что сама виновата — она была так неуклюжа. Но Мориньеру не составило труда выяснить, что именно герцог де Лозен являлся причиной слез принцессы. Влюбленный он ревновал. Не без причины. Ревнуя, проявил себя мстительным. Однажды, явившись в Сен-Клу, где в это время находился двор Генриетты Английской, — или, как ее называли, Мадам, — он нашел свою неверную любовь расположившейся вместе с другими придворными дамами на каменном полу в одном из залов дворца.

Стояла жара. И дамы, весьма утомленные ею, искали прохлады на каменных плитах. Принятый Мадам весьма приветливо, он взялся заигрывать с девушками. Улыбался, любезничал, соблазнял. Развлекая их анекдотами, повернулся, да так ловко, что наступил каблуком на ладонь принцессы Монако. Сделал вид, что не заметил этого. Крутанулся на месте, перенеся весь свой вес на оказавшуюся под его каблуком ладонь принцессы, и, откланявшись, вышел. Принцесса нашла в себе силы не вскрикнуть, но потом долго вынуждена была носить распухшую руку на перевязи.

Остановленный теперь герцогом Мориньер без интереса выслушал жалобы последнего на жестокость его очередной пассии и нежелание короля участвовать в его, Лозена, судьбе. Притворно сочувственно покачал головой. На просьбу посодействовать, улыбнулся столь же заметно неискренне: "при случае — непременно…"

Лозену было ясно, что это самое "при случае", соединенное с брошенным на него холодным взглядом, означало отказ. Но настаивать не смел. Лозену достало выдержки вежливо откланяться.

И тут Мориньер, уже решивший, что путь свободен, был окликнут маркизой де Монтеспан.

Услышав зов, он обернулся. Удержал на лице вежливую улыбку. Краем глаза заметил, что Филипп, оставленный им вот только что, держит в объятиях девушку — хрупкую, тонкую, неискушенную. Та прибыла ко двору всего несколько недель назад, и ей едва исполнилось четырнадцать. Теперь Филипп, напористый и гордый, как лев, сжимал эту молоденькую козочку в объятиях. И было очевидно, что он не преминет полакомиться ею в самое ближайшее время.

Заметила парочку и маркиза. Проследив взглядом за Филиппом де Грасьен, практически отнесшим свою добычу в нишу у окна, улыбнулась жестко:

— Господин де Грасьен правильно сделал, отослав жену в свое поместье.

— Отчего это?

Улыбнулась надменно:

— Ну, во-первых, она одним своим присутствием мешала нашему милому графу де Грасьен развлекаться самому и радовать своим вниманием скучающих придворных дам. А, во-вторых, эта нелепая женщина просто не могла бы жить при дворе. В своем уже далеко не юном возрасте она так же глупа, как эта малышка, которую держит сейчас в своих руках великолепный граф. В провинции, заперев графиню в замке, окруженном глухими стенами, еще можно попытаться уберечь ее от глупостей. И то я не убеждена, что мадам не соблазнит между делом какой-нибудь мелкий дворянчик. И, вернувшись домой, граф де Грасьен не обнаружит, что на голове его обильно разрослись рога. Это было бы забавно, — рассмеялась она.

Он растянул губы в хищной улыбке:

— С вашего языка так и каплет яд, Атенаис.

Маркиза де Монтеспан ухватила его за пряжку на ремне, приподнялась на цыпочки, зашептала, едва не касаясь губами его губ:

— Вы назвали меня по имени… Значит ли это, что вы помните о том, что мы — не чужие друг другу?

Подумал зло: "Девок в тавернах я тоже, случается, зову по имени". Посмотрел на нее, сощурившись.

— Вы ведете себя, как дитя, дорогая! А коли так, как же иначе я мог бы к вам обратиться?

Маркиза улыбнулась снова. Победно проворковала:

— Вы умеете быть приятным, господин Мориньер. Мне так жаль, что в этом проклятом дворце наши комнаты расположены так далеко друг от друга. Я бы не возражала…