И пусть их будет много - [82]

Утром, на рассвете, Обрэ выехал из Парижа в Сен-Жермен. Расстояние в пять лье преодолел довольно быстро. И уже ко времени окончания утренней мессы он был на месте.

Прошел вслед за юным пажом, торившим ему путь, по заполненным придворными коридорам дворца. Задержался на мгновение-другое у дверей комнаты, на которых было написано "для графа де Мориньер". Отпустил пажа, поблагодарив. Когда тот удалился, осторожно постучал.

— Ты провел сегодня приятную ночь, я вижу, — заметил Мориньер, едва Жак Обрэ предстал перед ним.

Мориньер держал в руках документы, которые готовился передать Обрэ. В последний раз перечитывал. Проверял.

— Да, монсеньор, — смутился Жак.

— В Марэ?

— Да, монсеньор.

— Надеюсь, ты не забыл поберечь эту дурочку Лу от возможных сложностей? — скользнул взглядом по залившемуся краской Обрэ.

— Но, мессир… Откуда вы знаете?..

Мориньер улыбнулся:

— Ну, кто, кроме нее, в моем доме мог бы теперь привлечь твое внимание? Не старая же Агнес?

Сложил документы в стопку. Посмотрел на Обрэ:

— Как дела в Грасьен?

— Девочка, монсеньор.

— Все прошло благополучно?

— Более или менее.

— Были сложности?

— Я не очень-то разбираюсь в этом, монсеньор, — пожал плечами Обрэ. — Жиббо поначалу была обеспокоена. Если я правильно понял, у графини начались проблемы со здоровьем. И Жиббо вызвала роды, дав ей выпить какой-то отвар…

Мориньер отвернулся, снова взял в руки документы:

— Жиббо хорошо знает свое дело, — сказал.

— Графиня провела в постели несколько дней. Я отправился сюда, едва она стала подниматься.

— Хорошо. Спасибо, Жак.

Сложности были.

Увидев Клементину, взглянув на ее лицо, коснувшись ее опухших пальцев, ощупав ее живот, Жиббо тут направилась на кухню. Приказала поставить на огонь огромный чан с водой. Сама взялась колдовать с травами. Повесила над огнем небольшой котел, вскипятила воду, насыпала туда смесь трав. Что-то долго шептала, помешивая.

Потом сняла отвар с огня, поставила остужать.

Тереза, спустившаяся в кухню вслед за Жиббо, возмущенно закудахтала, обнаружив колдунью у очага:

— Что это делает тут эта старуха? Я была сейчас у госпожи. Она хорошо себя чувствует. И схватки еще не начались. Так зачем волноваться раньше времени?

Жиббо обернулась, рявкнула:

— Замолчи, глупая гусыня! Если ты не готова помогать мне молча, то и приближаться к комнате своей госпожи не смей!

В помещении кухни повисла тишина. Работавшие на кухне слуги замерли. Они никогда не видели Жиббо в такой ярости.

Жиббо взяла в руки котелок. Проходя мимо Терезы, проговорила жестко:

— Пошли. Улыбайся и делай все, что я скажу. Но чтобы никаких комментариев, поняла? Можешь только улыбаться и ободрять. Испугаешь госпожу — быть беде.

Аннет осмелилась спросить:

— Что, Жиббо? Что-то не так?

— Роды будут трудными. Организм госпожи перестал справляться с ношей. Мало того… Если мне не удастся ребенка повернуть в чреве матери, выходить он будет ножками…

Помолчав, добавила:

— Если девочка не родится скоро, она погубит мать и погибнет сама.

— Но госпожа так молода! — воскликнула Аннет.

Жиббо взглянула на женщину. Промолчала.

* * * *

Клементина чувствовала, что в этот раз все не так, как с Вик. По-другому.

У нее кружилась голова, и как будто уплывало сознание. Жиббо улыбнулась, заметив ее испуганный взгляд.

— Выпей, крошка. Я старалась, чтобы он был вкусным.

— Жиббо, мне кажется… как будто я и без твоего отвара пьяна.

— Мы сейчас все поправим. Пей.

Она проследила за тем, чтобы Клементина опустошила кружку. Та пила медленно, маленькими глотками, пытаясь справиться с тошнотой.

Отдав кружку, опустилась на постель. По всему телу выступила испарина.

— Что-то не так, да? Жиббо?

— Все в порядке, милая. Просто девочке твоей пришла пора рождаться. Что тебя пугает? Это ведь не первые твои роды…

— Тогда все было по-иному.

Клементина вспомнила, в каких условиях рожала свою первую дочь.

Улыбнулась.

— Вик родилась в поле, в снегу, под взглядами пленившего меня индейца. Я не знала, что нас ждет. И то я не чувствовала в себе такой слабости.

— Эта девочка пока не так сильна, как первая твоя дочь. Но мы сейчас дадим ей сил. Она родится, выправится. И будет радовать тебя всю жизнь. Отдыхай теперь. Скоро начнутся схватки.

* * * *

Когда Мориньер сообщил Филиппу о том, что отправил двух его воинов из замка Грасьен прочь, он ждал вопросов. Полагал, что придется объясняться. Придумал великолепную легенду.

Услышав безразличное: "А, хорошо…" — вскинул брови. Промолчал. Подумал: "Однако…"

Впрочем, равнодушие Филиппа его устраивало. Оно многое упрощало.

Мориньер скользнул взглядом по приближающейся к ним молоденькой девушке. Отметил нечаянное движение навстречу ей Филиппа. Откланялся.

Что ж… Двор приходил в себя. "Короля отпустило…" — шептались радостно придворные, уставшие от траура. Скоро им снова будет дозволено веселиться. Когда скорби нет в сердце, демонстрировать ее долго — сложно.

Мориньер предвидел перемены. И не только в жизни двора, но и в личной жизни Людовика. Король, утомленный долгой печалью, одновременно с нею должен был устать и от своей прежней пассии — Лавальер. С ней было легко скорбеть. Но Людовик, — Мориньер знал своего короля лучше многих, — не умел продолжительно предаваться унынию. И теперь, когда совесть короля не без его, Мориньера, помощи, успокоилась, вечная меланхолия, в которой пребывала фаворитка, стала раздражать Людовика. С каждым днем все больше.