И проснуться не затемно, а на рассвете - [86]

– Все просто, – ответил Грант Артур. – Господь – это никому не нужный анахронизм.

– Пустые слова. Что они значат?

– Зачем тебе Бог, если у тебя есть иудаизм? Зачем пятнать нечто столь прекрасное?

– Без Бога нет иудаизма!

– Знаешь ли ты, в чем заключается истинный смысл трубления в шофар?

Мирав ненавидела такие вопросы.

– Конечно. Трубный звук шофара возвещает о начале праздников и… пробуждает душу…

– Нет, – перебил ее Грант Артур. – Ты живешь в Лос-Анджелесе, в двадцатом столетии. Трубление в шофар в Лос-Анджелесе двадцатом столетия имеет тот же смысл, что и трубление в шофар в Гезере или Дивоне эпохи Первого Храма. Испокон веку трубный звук объединяет всех евреев всех времен: лос-анджелесских и гезерских, нью-йоркских и дивонских. Он для людей, а не для Бога.

– Нет. Это не так.

– Почему вы к нему возвращались? – спросил ее Стюарт тридцать лет спустя, в школьной комнате отдыха.

– Не знаю. Меня тянуло, влекло к нему. Я все еще любила. Он солгал мне – или ввел в заблуждение, если выразиться мягче, – и я хотела получить ответы. Я побаивалась его, но все же мне нравилось его слушать, его речи и раньше меня зачаровывали. А теперь он мог говорить откровенно, и ему было что сказать. Я была молода и наивна. Большинство его утверждений шокировали меня и заставляли думать. Так ли обязательно, чтобы мой возлюбленный верил в Бога? Если да, то почему? Потому что я сама верю? А верю ли? Во что я верю? Или же моему избраннику достаточно быть евреем? А он еврей? Он был не похож на других, это я вам могу сказать с уверенностью. Он был настроен решительно. И он хотел меня. Хотел – и соблазнил. Раньше я жила в заточении – и вдруг обнаружила, что мне нравятся свободомыслящие люди. Почему я к нему вернулась? Потому что он знал, как меня заставить.

Мирав по-прежнему трудилась в дядином магазине. Однажды в кабинет, где она работала с бумагами, вошел ее отец. Две кузины молча вскочили и вышли из комнаты. Потом вышел и дядя. Отец сел на стул посреди комнаты и долго смотрел на нее, а затем заговорил тихим, вкрадчивым голосом:

– Ты узнала, что он не верующий, и все равно продолжаешь с ним встречаться? – Он умолк, и вся комната погрузилась в тишину. – Он приходит к нашему дому, нарушает наш покой, выставляет нас на посмешище, докучает нам; мы будто вернулись на сто лет назад и живем в гетто! Однако ты по-прежнему порочишь себя и своих родных?

– Все не так просто, папа.

– Ты отдалась мужчине до свадьбы…

– Нет, папа, мы никогда…

– Ты отдалась этому богохульнику, который тебе даже не муж, и продолжаешь с ним встречаться, несмотря на его истинную сущность! Скажи мне, кто он, если не Сатана в обличье еврея?

– Он запутался, папа. Мне кажется, он сбился с пути.

– Он – обманщик, Мирав. Тебе должно хватить ума, чтобы это понять. – Ошер поднялся. – Делай выбор, Мирав. Этот обманщик – или семья. – С этими словами он вышел. Через несколько минут кабинет вновь огласился стрекотом пишущих машинок.

Третий – и последний – визит Грант Артур нанес им в пятницу вечером, после службы и непосредственно перед шаббатним ужином. Семья Мендельсонов сидела за столом, когда за окнами раздался голос Гранта Артура.

– Я тоже хочу праздновать! Хочу быть избранным! Хочу преломлять хлеб вместе с Мендельсонами! Пригласите меня в дом, рабби! Передайте мне свои традиции, и я понесу их дальше! Оставьте мне свои богатства, и я буду охранять их до конца дней! Эй, евреи! Вы хоть понимаете, как вам повезло? У вас есть жены и дочери, отцы и сыновья!

Пока все собравшиеся молча смотрели на силуэт за окном, рабби Мендельсон звонил в полицию. Мирав увидела, что он принес Шагала.

– Разрешите мне купить халу! Позвольте мне петь в миньяне! Читать свиток! Пустите меня к себе! Вы гоните меня только потому, что в моих жилах течет нееврейская кровь? Ведь по этой же причине тысячи людей унижали и убивали вас! Я не выбирал, в какой семье появиться на свет! Я не виноват! Я люблю евреев! – Грант Артур продолжал вещать до приезда полиции. Когда они приехали, он поднял картину Шагала и закричал: – Я купил ее для вас, рабби Мендельсон! – Он осторожно приставил холст к дереву. – Я видел, как она вам понравилась!

Полицейские вышли из машины и надели на него наручники. Он нарушил предписание, выданное судом два дня назад.

Первые пять месяцев испытательного срока Мирав Мендельсон жила с Грантом Артуром в его доме на углу. Покупала продукты, ездила по всем делам. Обставила дом необходимой мебелью. По пятницам они ходили в синагогу в долине Сан-Фернандо (на это судья выдал ему специальное разрешение), а потом возвращались домой, благословляли друг друга и усаживались за праздничный ужин, после которого пели традиционные песни из сидура.

Но жилось им тяжело, и их отношения были обречены на крах.

С помощью логики и убедительных речей Грант Артур вынудил ее усомниться в Боге. Путем интеллектуального изматывания показал ей, как хрупка ее вера. Посредством экскурсов в историю продемонстрировал, сколь глупо верить в Бога. Давай вспомним все жестокости и ужасы, постигшие ваш народ, сказал он ей. С каждым днем критическая масса доводов в пользу атеизма нарастала, и через некоторое время Мирав пришла к выводу, что Бога действительно нет. Понемногу, кирпичик за кирпичиком, Грант Артур разрушил стену, которую строили двадцать лет.