И придут наши дети - [82]

— Сегодня газетам уже не надо этого делать, в мире и без того полно войн, беспорядков, скандалов, похищений, убийств, покушений и мирных переговоров… Так много всего, что это не помещается на страницах газет…

Михал Порубан слышал звуки, доносящиеся с улицы, топот ног в коридоре, голоса, шум. Он рассказывал и смотрел на блестящую поверхность Дуная за окном, и ему казалось, что он сидит здесь уже целую вечность и говорит не только со студентами, но и с самим собой, что речь идет о его жизни, о его работе.

— Не знаю, удалось ли мне рассказать вам все так, чтобы вы остались довольны, — слышал он свой голос, — и даже не знаю, правда ли все то, о чем мы тут говорили. Когда мы говорим о газете, мы ведем диалог с собственным опытом. Многие вещи я только еще для себя уясняю. Но ведь и я могу ошибаться. Газета… кроме всего, о чем мы тут с вами говорили, должна беспокоить читателя. Она должна так его беспокоить, чтобы заставить размышлять. И я надеюсь, что мне удалось хотя бы немного обеспокоить вас…

Потом еще говорил доцент Войтко, потом какой-то студент. Порубан слушал, но мысленно он был уже в редакции. Он поймал себя на мысли, что снова торопится.

На прощание он сказал:

— Я не сомневаюсь, что через несколько лет вы будете стоять вот на этом самом месте, на котором сейчас стою я. Может быть, и вас студенты-журналисты будут спрашивать, в чем смысл журналистской работы. И если вы сможете взглянуть им прямо в глаза и если вы сможете почувствовать, что стоите с поднятой головой, значит наша встреча была ненапрасной.

Климо Клиштинец по дороге в редакцию заскочил в автосервис посмотреть на свой разбитый «Фиат». Правое крыло и фара были размолочены вдрызг, машина стояла на отшибе среди ржавых кузовов и разобранных шасси. Клиштинец нашел мастера.

— Это будет очень трудно, — проворчал тот, снял кепку и взъерошил густые кудрявые волосы. — На иностранные машины у нас нет запчастей. Вам нужно крыло, фару, указатель поворота, бампер — у нас ничего этого нет. Попробуйте где-нибудь достать.

Клиштинец был в растерянности.

— Я вас прошу… Мне так нужна машина… Понимаете, я журналист…

Мастер скорчил гримасу, словно давая понять, что здесь бывают господа и повыше рангом, и то ничем нельзя помочь.

Клиштинец страдальчески вздохнул, вытащил из кошелька две сотни и с досадой сунул мастеру в карман.

— Зайдите недельки через две, — сказал тот, и в выражении его лица ровным счетом ничего не изменилось.

Из автосервиса раздраженный Клиштинец завернул в училище. Когда он вошел в директорский кабинет, директор даже не поднялся со стула, чтобы поздороваться, и Клиштинец сразу подумал, что это плохой признак.

— Ваш сын доставляет нам много неприятностей, — начал директор без обиняков и сунул Клиштинцу под нос повестку из милиции. — Он ездил на машине без водительских прав и в состоянии опьянения, стал виновником дорожного происшествия… На следствии вел себя нагло…

— Это была моя машина, — вздохнул Клиштинец.

— Это не меняет дела, — директор помолчал и перевел разговор на другую тему. — Вы хотели, чтобы ваш сын поступил в институт?

— Совершенно верно.

Теперь вздохнул директор.

— Наше училище не может дать ему рекомендацию. — Он постучал пальцем по повестке. — Это не первый его проступок. Кроме того, он плохо учится. И вдобавок, — директор встал, отодвинул стул и продолжал, навалившись животом на стол, — он сам заявил, что институт его не интересует.

— Да что он понимает! — вырвалось у Клиштинца. — Приходится решать за него. В любом случае, я хочу, чтобы он пошел в институт. Конечно, исходя из предположения…

Он замолчал и просительно посмотрел на директора.

Директор вышел из-за стола, величественно неся перед собой живот.

— Мне понятны ваши заботы, — он изобразил на лице участие. — Но наше училище готовит кадры прежде всего для производства. В институты попадают только самые лучшие, действительно самые способные ученики. А ваш сын… Как бы выглядел я перед остальными, если бы дал рекомендацию именно вашему сыну? И даже если я ее дам… его все равно не примут.

Клиштинец попытался изобразить добродушную улыбку.

— Вы же знаете, как это бывает… Мы уж постараемся, чтобы он попал в какой-нибудь институт… У меня много знакомых. Работая в газете, человек знакомится… — Он затих.

Директор поглядывал на грамоты и дипломы, развешанные по стене.

— Да, да… — Взгляд у него был отсутствующий. — Послушайте-ка, — он повернулся к Клиштинцу, — вот вы говорите о знакомых. К сожалению, такова жизнь. Иметь знакомых — стало составной частью нашего образа жизни. Так вот… может быть, вы мне посоветуете…

Клиштинец сразу почувствовал перелом в разговоре.

— Если это в моих силах…

— Дочке очень хочется поехать на каникулы в Югославию, — начал директор, — вы же знаете этих молодых… какие у них претензии. Когда мы были молодыми, так мы… Ах, да что говорить! Какая Югославия, какое море! В бригаду, на стройку! — Он снова посмотрел на дипломы. — В этом году мы не получили разрешения на обмен валюты. Может, у вас там найдутся какие-нибудь знакомые?..

— Есть, конечно же есть! — с готовностью кивнул Клиштинец, хотя никого там не знал и даже не мог себе представить, что он сможет сделать. Но сейчас это не имело никакого значения, ему надо было добиться своего: чтобы у сына в училище не было никаких осложнений и чтобы директор подписал ему рекомендацию.