И придут наши дети - [37]
Здание Пресс-центра продолжало светиться над пристанью и вечером, и тогда, когда все остальные здания были уже пустыми и темными, когда на реке утихли пароходы, а народ выходил из кинотеатров и кафе, и в домах выключались телевизоры. А в Пресс-центре по-прежнему стучали телетайпы, поступали сообщения со всей планеты, звонили корреспонденты, ежедневные газеты готовили второй и третий выпуски. Редакторы, дежурившие в этот вечер до самой ночи, сидели с сигаретами в руках и, допивая третью или бог знает какую по счету чашку кофе, редактировали сообщения, придумывали заголовки, меняли одну информацию на другую.
На первом этаже безостановочно гудела печатная машина, изрыгая тысячи газетных экземпляров, которых ждали уже грузовики, вечерние самолеты и ночные поезда, доставляя печатное слово во все города и села республики, в каждый дом, в каждую квартиру. Вот так газеты день за днем завоевывают мир с бешеной, сосредоточенной энергией, с отличной организацией дела и сознанием своего всемогущества.
Главный редактор «Форума» Михал Порубан еще долго, до глубокой ночи, оставался в своем кабинете, как оставался каждый день, перемежая работу с коротким отдыхом, размышляя, перебирая свои записи. Он заварил себе огромную чашку горячего чая, закурил сигару и так сидел, потягивая чай, попыхивая сигарой, чувствуя, как спадает усталость, и, хотя приближалась полночь, голова его была свежей, в сердце перестало покалывать, и мозг продолжал работать в полную силу. В полночь, прослушав ночной выпуск последних известий, он собрал бумаги и записи, аккуратно положил все на свои места и отправился спать. Дома, умывшись и надев пижаму, он погасил лампу и тут же заснул.
Директор нефтехимического комбината в Буковой Юрай Матлоха еще до полуночи вышел во двор своего домика и с опаской глядел на густые тучи, которые то сгущались над холмами, то, гонимые ветром, разлетались неизвестно куда. Он втянул ноздрями воздух, словно желая определить его влажность. Не обращая внимания на усиливающийся ветер и на беспокойно бегающего по двору пса, он думал о репортаже, о разговоре с Порубаном, о сегодняшнем совещании, о своих указаниях и о том, будут ли они выполнены как следует. Он не мог избавиться от ощущения, что забыл о чем-то крайне важном. Это было какое-то неясное, неопределенное чувство, напрасно он старался вспомнить все, шаг за шагом, докопаться до причин своего беспокойства и отогнать дурные предчувствия. Кроме того, болела нога, посылая телу мучительные сигналы. Он ходил по двору, волоча за собой непослушную ногу, до тех пор, пока не замерз до дрожи. Окрикнув пса, скачущего вокруг него, он вошел в спящий дом и улегся в постель. Спал он беспокойно, вздрагивал во сне, прислушиваясь к стуку сердца и пульсирующим толчкам крови.
Матуш Прокоп спал ничуть не спокойнее. Вечером он поиграл немного с детьми, помог Алисе выкупать маленького Мишку, а после ужина затворился в кабинете. Он просмотрел материалы, готовясь к беседе с академиком Кубенко об охране окружающей среды (встреча была назначена на вторник в одиннадцать часов в институте), потом бегло пролистал постановление правительства об охране и реконструкции исторических памятников в Банской Каменице, которое дала ему Клара Горанская, и, наконец, под тихую музыку стал набрасывать план статей и репортажей. У него ничего не получалось, он не мог сосредоточиться, и это его злило. В голову лезли другие мысли, он думал о репортаже, который ему надо завтра дополнить и выправить, о заседании редколлегии, об исторических памятниках и о Кате Гдовиновой.
Он никак не мог забыть ее настойчивый голос, требующий ответа, это ее: «Ну, скажи, мальчик мой, скажи!» Как будто все так просто — реши свои семейные проблемы, разведись с одной, живи с другой, можно подумать, что жена — это рубашка, которую можно поменять в любой момент. Он чувствовал, что натянутость между ним и Алисой все растет, отчуждение становится все более глубоким, она ждала от него тепла, слова, маленького шага, который помог бы им обоим восстановить утраченное доверие. Она надевала тонкую прозрачную ночную рубашку, под которой он видел ее стройное упругое тело, и каждый раз его мучили угрызения совести, когда они неподвижно лежали в постели и тишина в спальне была невыносимой. Он вставал и выходил, возвращался в кабинет и сидел там в пижаме в полной темноте, вытянув ноги.
Ему хотелось спать. Когда ночь перевалила за середину, ему захотелось закричать от злости, заплакать от внезапной уверенности, что ему, собственно, на все наплевать, что все бесполезно. Он вернулся в спальню. Алиса уже равномерно дышала, он лег рядом и положил руки под голову в ожидании сна. Засыпал он с сознанием, что спать осталось мало, потому что в пять утра за ним должен зайти Мики Гронец и что наконец-то они договорились сходить на рыбалку.
Когда в половине пятого утра его разбудил звонок будильника, он злился на себя, на рыбалку, на весь мир. С трудом поднялся с постели и тихонько, чтобы не разбудить Алису и детей, пошел готовить себе завтрак.
ВТОРНИК
1
Солнечные лучи лениво пробивались сквозь редкие клочья мглистых облаков, заливая красноватыми отблесками всю поверхность Дуная. Они окрасили берега реки, деревья на склонах, одинокие рыбачьи лодки, бакены, лениво качающиеся по краям неторопливого течения. Воздух был свеж, а у самой земли еще держались полоски тумана. Где-то за поворотом реки загудел пароход, и эхо гудка долго отзывалось в речных рукавах и излучинах.
