И придут наши дети - [112]
Он сел за стол.
— Пусть теперь меня судят, — бормотал он. — А я им буду говорить свое. Пусть меня судят за то, что я рисковал жизнью в горах, за то, что надрывался на работе… Будут судить сами себя.
— Товарищ директор, — сказал Добиаш почти просительным тоном, — ни у кого в мыслях нет обвинять вас…
— Ничего не понимаете, — уже спокойнее сказал директор. — Если областной прокурор возбудил дело против комбината, так он уже все обдумал. Он должен был с кем-то посоветоваться, кого-то о своем решении информировать. Областной прокурор представляет государство… вы же знаете это. Прокурор сообщил и в районные органы, и никто в районе не приостановил это, никто не сказал, мол, не торопитесь с этим, ведь товарищ Матлоха — опытный руководитель, самоотверженно служит социализму, подождите немного с этим! Ведь это не первая неполадка на комбинате! Ведь тут сплошь масло, грязь, жир, ну так что же? Ведь у нас не больница, мы делаем не часы, не микрокалькуляторы! Ведь и до этого масло вытекало в Грон, всем нам было неприятно, но никто меня за это не отдавал под суд. Понимаете уже, куда я клоню? В районе поняли, что я старый, уже неспособный… Так или иначе мне надо уходить. А тут, на тебе, такая возможность избавиться от старого товарища Матлохи… — Последние слова он выговорил с трудом, сиплым голосом, чуть не плача. Но вовремя опомнился и резко, словно стыдясь своей минутной слабости, добавил: — Я понял, что пришло мое время. Я кончил игру. Теперь уже бесполезно взывать о помощи, обращаться к друзьям и знакомым, ссылаться на заслуги… Все уже решено. Я знаю, мне это знакомо, это политическая игра. Нет никакого смысла расценивать это иначе, утешать меня и толковать тут о законах…
— Закон есть закон, — стояла на своем заводской юрист. — Он не выбирает. Он одинаков для всех и для всех обязателен.
Директор устало наклонил голову.
— Ничего не понимаете. Сущность законов всегда была классовой. Законы всегда были для кого-то и против кого-то. Это неправда, что законы для всех одинаковы. Что, мы будем по этому поводу спорить?
Спорить никому не хотелось.
— Все. Ухожу, — Юрай Матлоха сказал это таким тоном, как будто вот-вот уже должен был подняться из-за стола. — Я закончил. Пока меня никто не выгоняет, никто не выражает мне недоверия или что-то в этом роде. Может быть, меня даже и не уволят официально, не скажут прямо, мол, товарищ, ты не справляешься, тебе надо уходить… Нет, это так не делается. Позовут на товарищескую беседу, мужественно пожмут руку… Потом скажут, что-то ты как-то неважно выглядишь, что тебя беспокоит — почки, печень? У тебя уже возраст, товарищ, ты заслужил свой отдых, займись своим садом, внуками, ты уже достаточно для нас поработал, ты много сделал. Нацепят еще какую-нибудь медаль… и отошлют на пенсию… Так это делается. Но я не хочу так уходить. Я видел многих людей, которые вот так уходили, я так не уйду! Я опережу их. Сам попрошу об увольнении, скажем, по состоянию здоровья. Но до этого мне надо еще кое-что устроить…
Добиаш с опаской взглянул на юриста.
— Я думаю, — говорил тем временем директор, — что все началось с того репортажа. Нет, репортаж не стал причиной аварии, но он дал толчок. В другое время все кончилось бы тихо, — он остановился и с минуту в нерешительности водил пальцем по столу. — Я его немного недооценил. Мне надо было быть тверже и настоять, чтобы репортаж не пошел. Журналиста надо было наказать. Или уволить. Я поступил… слишком либерально. И поплатился за это. Но еще не поздно. Я позвоню в вышестоящие инстанции и буду настаивать, чтобы этого молодца наказали…
— Извините, я надеюсь, вы это не серьезно?! — горестно воскликнул Добиаш.
— Да нет, очень даже серьезно. Я должен это сделать, даже если мне и не хочется. Я знаю, что обижу этого парня, но это неизбежно. Не ради меня… из принципа. Мне это уже не поможет… Но поможет тем, кто придет после меня…
— С моей точки зрения… — начал Добиаш, но директор оборвал его.
— Помолчи. У тебя еще будет вдоволь времени, чтобы придерживаться своей точки зрения. Сейчас говорю я! Тот, кто уходит, должен подумать о том, кто придет после него. Место директора не может пустовать. Обычно эта должность переходит к кому-нибудь из заместителей, пока генеральная дирекция не назначит нового директора… Но ни один из моих заместителей, по-моему, не подходит… — Он запнулся, словно набираясь мужества для того, чтобы произнести решающие слова. — Директора утверждают высшие инстанции… но предложить кандидатуру могу и я. — Он в упор взглянул на Добиаша, и в его взгляде была такая сила, решительность и властность, какая бывала в нем в лучшие времена, когда он не знал сомнений. — Пойдешь на мое место! — отрезал Матлоха и быстро продолжил, словно опасаясь протестов или вопросов. — Сегодня пятница. Сегодня же сообщу о своем решении в министерство и в район… Позвоню и в Братиславу и все там объясню. Ты будешь не первым директором, который в таком возрасте вступает в такую должность. Я был еще моложе. А чтоб ты поверил, что я хочу тебе добра, что хочу облегчить тебе жизнь на первых порах, я устрою, чтобы этого редактора сняли. Молчи! Я знаю, что делаю! Только не начинай мне читать мораль…
Опубликовано в журнале «Иностранная литература» № 8, 1976Из рубрики "Авторы этого номера"...Рассказ «Камень с кулак» был напечатан в сборнике «В ту пору» («V tomto case», Zbornik mladej poezie a prozy, Smena, 1973).
В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.
История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.
Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.
Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.