...И помни обо мне - [19]

— Густав Иванович распорядился принять чрезвычайные меры. И я их приму.

Он ринулся в штаб и разослал приказания всем ротам незамедлительно явиться в Васильков. Удвоил караулы в городе.

А потом сидел в штабе перед недопитой бутылкой рома, погруженный в размышления о том, успеет ли до подхода мятежников выкопать вокруг Василькова достаточно глубокий ров. Вдруг хлопнула дверь — и вбежал поручик, фамилию которого Трухин почему-то не смог сразу вспомнить. Поручик, запинаясь, доложил, что барон Соловьев и Щепилло в городе.

— Врешь! — рыкнул Трухин, опрокидывая бутылку на стол.

— Сам их видел. Они у поручика Войниловича сидят.

— Так! — майор заходил по комнате, потирая руки. — Это хорошо. Значит, изволили прибыть на разведку. Но какая все же отчаянность у этих воров. Надо отдать им должное, поручик. Злодеи храбры. Не уверен, что удастся взять их живьем.

Захват бунтовщиков Трухин провел по всем правилам военного искусства, собрав для операции взвод солдат под предводительством поручика Быстрицкого (дежурного по караулам), доброго приятеля Щепиллы, а также роту внутренней страши, которую возглавил сам городничий. Дом Войниловича был оцеплен и закупорен со всех сторон — муха не пролетит. Быстрицкий, давясь сдерживаемым смехом, предложил подтянуть и пушки, на что Трухин с достоинством ответил, что не видит в том необходимости. В комнату, где сидели, дожидаясь свежих лошадей, Соловьев и Щепилло, он ворвался с заряженным пистолетом.

— Прошу сдать оружие, господа! — грозно приказал Трухин. — Вы окружены!

Щепилло спокойно отложил трубку, удивленно смотрел на Быстрицкого. Тот ему подмигнул дружески.

— Уберите пистолет, майор! — посоветовал Соловьев. — Он может выстрелить.

— Именно! — храбро подтвердил Трухин. Ром в нем гулял вовсю.

— Вы свои обозные замашки бросьте, — сипло прорычал Щепилло, делая движение подняться, — а не то я… — он поймал предостерегающий взгляд Быстрицкого и не договорил. Войнилович, хозяин квартиры, огорченно покачивал головой.

— Хорошо, мы сдаемся, — сказал Соловьев. — Да и как не сдаться непобедимому герою.

Торжествующий майор отвел Соловьева на гауптвахту, а Щепиллу, как особо опасного и склонного к буйству, запер в частном доме под двойной охраной. Солдат он предупредил, что за арестованных они отвечают собственной шкурой.

— Если они с вами заговорят, стреляйте без предупреждения, — приказал разбушевавшийся Трухин.

— Это уже как водится, — обнадежили его караульные.

Будь Трухин понаблюдательнее, он, возможно, заметил бы игривое, не соответствующее моменту настроение солдат и офицеров, к которым обращался. Но он ничего такого не замечал. Окрыленный первыми боевыми успехами, он чувствовал себя на седьмом небе. В воображении смаковал заслуженные награды, которые в скором времени наконец-то посыплются на его голову. А как же! Неизвестно, что случилось бы в полку, не прими он все меры предосторожности. Какие беды могли натворить те же шальные поручики Щепилло и Соловьев. Гебель, конечно, командир толковый, службу понимает, но и он в роковую минуту отстранился от командования, маскируясь полученными от злодеев ранами. Один он, бесстрашный Трухин, подобно спартанцу Леониду, рассказ о котором он слышал краем уха за обедом у Густава Ивановича, остается на посту, несмотря на смертельную опасность, и готов отразить натиск неприятеля.

Еще стаканчик, перехваченный в штабе, вселил в него бодрость уже почти сверхъестественную. В сопровождении дежурного взвода он без устали рыскал по городу, наводя на тихих обывателей великую тоску. Городские лавки давно позапирались, дома — на глухих засовах, окошки зашторены. Трухин хорохорился до той поры, пока не узнал, что Сергей Муравьев с войском выступил из Ковалевки и держит направление на Васильков. Роковое известие привез приказчик из помещичьей усадьбы, пожилой хохол с помятым землистым лицом.

— И много у него войска? — спросил Трухин, бледнея.

— Тьма! А главное дело, грабят и убивают всех без разбора. Я сам чудом спасся.

Трухин протрезвел и засеменил в штаб. Запер за собой дверь и уселся за стол перед початой бутылкой рома. Со страхом ощутил, что пить ему не хочется. «Вот оно, — подумал, — вот оно пришло!» Он не знал, что такое «оно», но всем своим существом чувствовал приближение чего-то неотвратимого, грозного, рокового; и неожиданно мыслями вернулся в ту пору, когда был юным, когда кто-то его любил бескорыстно, да теперь разве вспомнишь — кто. Слезы текли по его щекам, а он их не замечал. Так маятно и жалобно никогда, кажется, не билось его сердце.

Дрожащей рукой поднес он ко рту бутылку, отхлебнул.

Постепенно к нему вернулось самообладание. Трухин объявил по гарнизону боевую тревогу и принял мужественное решение встретить врага в открытом поле.

— Сам поведу солдатушек на злодея, — объяснил он денщику. Отдышавшись и испив холодного квасу, вышел на крыльцо. Непокрытую голову его ошпарило холодным ветром. «Эх, мать честна! — подумал Трухин. — Какое испытание послал господь за грехи мои!»

Он глянул налево — никого, взглянул направо и начал тереть глаза, будто их запорошило песочком. От окраины приближалась небольшая группа солдат. Шли вольно, не строем. Впереди два офицера. Скоро Трухин офицеров признал: один, смуглый, с длинными ножищами, конечно, Сухинов, злодей из злодеев, второй, круглолицый, с яркими губами, — подозрительный дружок Сергея Ивановича Мишка Бестужев. Откуда они взялись? Другой бы на месте Трухина, возможно, смалодушничал, отступил и спрятался, что и не стыдно было, учитывая неравенство сил, но у майора сегодня был особенный день, какой-то бес толкал его под руку. И голос у него образовался неожиданно зычный, когда он обратился к приближающимся солдатам с обличительным словом. Вдобавок Трухина сбила с толку приветливая, как ему показалось, улыбка на лице этого дьявола Сухинова.