И. Полетаев, служивший швейцаром - [11]

Девушка, склонив голову, молча глядела на него что называется во все глаза.

Может, она того, глухонемая, испугался он, а я тут исповедуюсь?

— … и эти цветы, — договорил он скорбно, — которые предназначались ей, я хочу подарить вам…

Девушка внезапно отвлеклась от Полетаева и кому-то приветливо помахала рукой. Раздосадованно проследив за ее взглядом, Полетаев с изумлением увидел, что прямо к ним по аллейке направляется его старый приятель Гриша Застудин, тоже машущий рукой и улыбающийся. Не раздумывая, Полетаев кинулся ему навстречу.

— Григорий! Хоть я и познакомился с твоей девушкой и поделился с ней кое-чем из своего прошлого, ты чего такого не подумай! — закричал он, прижимая грузное тело Застудина к своей худой груди. — Я вовсе не собирался становиться тебе поперек дороги!

— У тебя, брат, что, от жары андулин съехал? — добродушно прорычал Застудин. — С какой такой девушкой? Я застарелый холостяк! Причем сомнительной сексориентации! — И он громко, радостно заржал.

— Да? — растерялся Полетаев, поспешно отстраняясь от него.

— А я вот иду, гляжу, сидит на скамейке Полетаев как живой, дай, думаю, подойду, ведь совсем не изменился прохвост! Даже захотелось ущипнуть тебя за тощую ляжку!

Полетаев испуганно приотпрыгнул от него еще дальше.

— А он о девушках… Жара, старик, и не такие мозги растопит! Ну, пошли, пошли! Или ты прилип к своей подружке?

Полетаев оглянулся. Уже совсем и отнюдь не Полетаев, а незнакомый крепкий парень оказался рядом с девушкой, которая что-то ему взволнованно рассказывала, качая головой и показывая глазами в их сторону, а парень слушал ее сочувственно. Рядом с его джинсовым задом сиротливо лежал букет.

— Постой-ка! — Полетаев коршуном рванулся к скамейке, упал на цветы, схватил их в охапку и прилетел обратно к хохочущему приятелю. — Изменила змея, — объяснил он, — а букет денег стоит, его еще продать можно.

— Узнаю, узнаю Полетаева! — возликовал Застудин. — Такой же Плюшкин, каким был всегда! Ну, идем, идем. — Он потянул Полетаева за рукав рубашки. — Как поется в популярной опере, мухи дохнут за металл! А что, я тебя понимаю — как черту в преисподней, крутиться приходится, чтобы хоть что-то поиметь, на стихах да на рассказиках денег не заработаешь, кому сейчас вирши нужны, да никому! Я давно бросил сочинительство, а ведь тоже грешил. Бросил и по барабану — ни слезы сожаления! Теперь картины перепродаю, все музейные запасники облазил, всех старушек-поскакушек обобрал! — Он рокотал и ржал, ржал и рокотал, а Полетаев покорно плелся рядом. — Неужели ты еще творишь, несчастный?

— Да, — признался Полетаев, уныло улыбнувшись. — Пьесу вот переделываю

— И никак не ставят?

— Везде рука нужна, а я что — я робкий.

Они подошли к светофору.

— Дела-а-а, — с пониманием протянул Застудин, —непризнанный выходит ты гений, Полетаев.

— Ага.

— Чем же тебе помочь, жертва искусства? Так ведь и в ящик сыграть недолго от расстройства. Да идем, идем! Что ты встал, как баран? — Он перетащил Полетаева через дорогу. — Тебе, кстати, куда?

— К одной знаменитой драматургине иду, — соврал Полетаев, — очень внушительная дама.

— И что? Обещала помочь? Да куда ты прешь, старый пень!Тебе на печи надо лежать! — возмутился Застудин, налетев на бородатого деда. — Слушай! — опять закричал он. — Это я не деду, а тебе, Полетаев! Я тут намедни на этом самом бульваре познакомился с классиком Лиходеенко…

— Лиходеенко? — удивился Полетаев. — Я думал, он давно скончался.

— Живехонек! Живее всех живых!

— Я в школе в его пьесе играл, какого-то древопитека, которого принимают в пионеры, потому что он в наше время попал.

— Мадам, куда вы лезете?! — вознегодовал Застудин, наступив на ногу обширной даме. — Брось! — Это я не тетке, а тебе, Полетаев. — Брось ты этих баб, ничего они ни в чем не понимают, а в литературе тем паче! Им бы только про плотские радости туфту гнать! И ни хрена, извини, они тебе не помогут. Дам я тебе телефончик старца, позвони и сходи к нему. Но одна деталь, — Григорий остановился, взял Полетаева за воротник рубашки и дыхнул ему жарко в лицо, — классик очень любит выпить. И предпочитает свинья только коньяк. Без бутылки не принимает.

— Понятно, — вяло кивнул Полетаев, — без бутылки и разговор пресен.

— Ну-ка запиши телефон, — Застудин выпустил полетаевский воротник, полез в свой карман, извлек оттуда оранжевый телефон, такой большой, что непонятно было, как вообще он в кармане помещался, потыкал в него толстыми потными пальцами.

— Записываю, — Полетаев, завистливо глянув на оранжевого монстра, достал свой скромный блокнотик. — Только ручки нет.

— Тьфу ты, пропащий, — Застудин покрутил головой. — Сеньора! — Схватил он за локоть пробегающую девицу. — Стойте! Стойте, кому говорят! Служба безопасности!

Девица скептически скривилась, но встала.

— Достаньте из вашей сумки ручку.

— Что?

— Мой прибор просветил вашу сумочку и обнаружил там пишущую ручку. Достаньте, плиз! И дайте ее мне!

Девица хмыкнула, но открыла сумку, достала ручку и протянула ее Застудину.

— Я тебе все сам запишу, болван ты зарубежный. — Григорий взял блокнотик Полетаева. — Ни слова по-нашенски, — подмигнул он девице, — немой, как рыба. А возможно, опасный тайваньский резидент.