И побольше флагов - [8]

Узнай он голые факты биографии этой женщины, на вид столь космополитичной, бесстрастной, пустой и светской, и он мог бы совершенно разувериться в своей способности судить о людях и зарекся бы делать это впредь, ибо Анджела была шотландкой и являлась единственным отпрыском миллионера из Глазго, веселого и жуликоватого, начинавшего как гангстер, а также женой архитектора-дилетанта и матерью крепко сбитого малопривлекательного сына, точной копии, как утверждали, деда, и жизнь ее так кипела в горниле страсти, что о богатой этой наследнице ее друзья отзывались не иначе как с эпитетом «бедная»: бедная Анджела Лайн.

Лишь в одном отношении досужий наблюдатель попал бы в точку: внешностью своей Анджела занималась без оглядки на мужчину. Иногда вспыхивают споры – и популярные газеты подхватывают их, силясь решить этот вопрос – станет ли женщина, оставшись на необитаемом острове, заботиться о том, что ей надеть. Что до Анджелы, то вопрос этот она решила, по крайней мере для себя, бесповоротно и окончательно. Находясь вот уже семь лет на необитаемом острове, она пеклась о своей внешности, делая это занятие единственным хобби, развлечением и отвлечением; это были усилия во имя себя одной, ради результата, получаемого также и только для собственного удовольствия. Она наблюдала за своим отражением, мелькавшим в зеркалах иного, цивилизованного мира, как наблюдает заключенный в темнице за проделками крысы, которую он приручил. (Ее мужу таким развлечением вместо моды служили гроты. Он скупал их по всей Европе, находя то в Южной Германии, то в Неаполе, и с большими трудностями перевозил в Гэмпшир.)

Вот уже семь лет, начиная с двадцати пяти, когда она уже два года как была замужем за своим эстетствующим денди, «бедная Анджела Лайн» любила Бэзила Сила. Это был один из тех романов, который, начавшись легко, как увлекательное приключение, так же легко, как забавный скандал, поначалу воспринятый друзьями, затем застыл и окаменел, словно под взглядом горгоны, приобретя невыносимое постоянство, как если бы насмешливые парни решили преподать всем страшный урок – дескать, вот к чему приводит естественная способность мужчины и женщины проникаться друг другом. Так приклеивают к контейнерам табличку «Осторожно, яд!»; так подчас выставляют в назидание на опасном повороте дороги разбитую вдребезги машину.

И, восприняв подобный урок, даже самый снисходительный отшатнется в ужасе и скажет: «Нет, как хотите, а что-то жалкое есть в этой паре».

Их отношения друзья считали «нездоровыми», понимая под этим малую степень сексуальности, действительно, не игравшую тут главной роли, ибо сексуально Бэзил тяготел к дурочкам, с Анджелой же его связывали совсем другие узы.

Седрик Лайн, бесцельно и безнадежно блуждая в вычурном своем одиночестве, лишь смущенно наблюдал, как растет и мужает его неукротимый отпрыск, и все повторял, что это beguin[10] уж, конечно, долго не продлится, чем проявлял минимальную степень прозорливости, ибо Анджела явно не имела шансов на избавление. Ничто, в отчаянии думала она, не способно разлучить нас, только смерть!

Даже вкус воды «виши» воскрешал в памяти образ Бэзила, и она вспоминала бессчетные за эти семь лет вечера, когда они засиживались допоздна, и он, напиваясь, говорил все яростнее, а она, потягивая воду, ждала момента, когда можно будет нанести удар, сильный и жестокий, прямо под дых его тщеславию, и так до тех пор, пока, совсем опьянев, он не становился недосягаемым для ее выпадов и, заставив ее замолчать, в конце концов, по-дурацки не ретировался.

Поезд тащился теперь со скоростью пешехода, и она отвернулась к окошку, за которым вереницей двигались грузовики с солдатами. Il faut en finir. Nous gagnerons parce que nous sommes les plus fort. Крутые ребята, эти французы. Позапрошлым вечером в Каннах один американец вспоминал, как в последнюю войну были расстреляны взбунтовавшиеся французские полки. «Жаль, что нет у них теперь командиров, равных старине Петену, чтобы возглавить борьбу», – сказал он.

Вилла в Каннах теперь заперта, ключ Анджела отдала садовнику. Может быть, вернуться туда ей уже не суждено. В этом году вилла вспоминалась лишь как место, где она так долго и тщетно ждала Бэзила. Он прислал телеграмму: «Международная обстановка исключает увеселительные вояжи». Она послала ему денег на дорогу. Ответа не последовало. Садовник найдет, что делать с овощами. Крутые ребята… И почему считается хорошо быть крутым, недоумевала Анджела. Сама она яйца вкрутую терпеть не могла, как не терпела и эти детские пикники с ними; сварены вкрутую, переварены, перехвалены за варку; признаваясь в любви к Франции, обычно подразумевают еду; древние самые сокровенные человеческие чувства помещали в кишки. Она была свидетельницей тому, как радовался один коммивояжер приближению их судна к Дувру и английской еде: «С души воротит от этой французской мешанины!» Обычное критическое высказывание, думала Анджела, применяемое многими и к французской культуре последних двух столетий: «мешанина», несвежие затхлые кусочки продуктов, вывезенных из Испании, Америки, России, Германии, под соусом на белом вине из Алжира. Франция погибла вместе с падением монархии. Сейчас там поесть как следует можно разве что в провинции. И опять все сводится к еде. «Что вас гложет?» Бэзил божился, что однажды в Африке ел местную девушку. А теперь вот уже семь лет, как он пожирает ее, Анджелу… Как лиса, пожиравшая того спартанского мальчишку… Спартанцы в Фермопилах перед боем расчесывали волосы.