И побольше флагов - [74]

– Это опасно?

– Не думаю, что так уж опасно. Зато увлекательно. Там формируют группы для десанта. Десантников переправляют во Францию, а там они подбираются к немцам с тыла и, когда стемнеет, режут им глотки!

Он говорил взволнованно, радуясь возможности, перелистнув страницу, начать новую главу своей жизни; двадцать с лишним лет назад он с таким же радостным возбуждением, лежа на животе перед камином, листал переплетенные в единый том выпуски журнала «Чамс»[38], предвкушая знакомство с новыми приключениями.

– Не очень-то подходящий момент, чтобы оставлять жену, – сказала Соня, – но вижу, что тебе этого так хочется.

– У них особые ножи и пистолеты-пулеметы Томпсона, и кастеты, и туфли на веревочной подошве.

– Бог тебе в помощь.

– Я узнал это все от Питера Пастмастера. В его полку набирают туда людей. Питер стал командиром отряда. Он говорит, что мог бы доверить мне группу и что, по всей вероятности, меня бы утвердили в офицерском звании. Они обматывают себя вокруг пояса веревочной лестницей, а документы зашивают в складки шинели, чтобы не нашли. Ты не будешь очень против, если я соглашусь?

– Нет, дорогой. Лишить тебя удовольствия обвязываться веревочной лестницей я не могу. Уж это-то надо тебе предоставить! Я же понимаю.

Анджеле никогда не приходила в голову мысль, что Седрик может погибнуть. Когда о гибели мужа ее известили официальной телеграммой, она несколько дней не делилась этим ни с кем, даже с Бэзилом. Впервые упомянув об этом, она сделала это как бы вскользь, словно продолжая уже начатый разговор или отвечая собственным мыслям:

– Я знала, что потребуется смерть, но не думала, что это будет его смерть.

– Хочешь выйти за меня замуж? – спросил Бэзил.

– Да, наверно. Ведь ни я, ни ты не способны связать свою жизнь с кем-то другим.

– Ты права.

– Ты не прочь разбогатеть, да?

– Разве после войны кто-нибудь сможет быть богатым?

– Если некоторые и смогут, то я буду в их числе, а если нет – что ж, обеднеть не велика потеря.

– Не знаю, хочу ли я разбогатеть, – сказал Бэзил после паузы. – Знаешь, я ведь на самом деле до денег не жадный и люблю не сами деньги, а увлекательный процесс их приобретения.

– Да это не так уж важно. Важно, что теперь ничто нас не разлучит.

– И пусть смерть соединит нас навеки. Ты всегда мне пророчила смерть, ведь так?

– Да.

– Черта с два. Впрочем, сейчас не время думать о браке. Погляди на Питера. Полтора месяца как женат – и вступает в ряды головорезов! Какой смысл обзаводиться женой, когда кругом такое делается? Ведь единственный прок от брака, как я думаю, это спокойная старость.

– Во время войны самое главное это не заглядывать вперед. Все равно как идешь в затемнении, прикрыв фонарик, и видишь на шаг, не больше.

– Я буду ужасным мужем.

– Да, дорогой, мне ли этого не знать! Но, видишь ли, в наши дни ни в чем не следует искать совершенства. Раньше, бывало, что-то не так – и все, жизнь кончена, сплошной мрак, прах и пепел. Теперь же, ей-богу, порадует какая-нибудь мелочь – значит, день прошел не зря, жизнь удалась.

– Похоже на то, как рассуждает бедняга Амброуз, когда на него накатит и он начинает нести свою китайщину.

Бедняга Амброуз подался на запад. Только опасная ширь Атлантики простиралась теперь между ним и Петрушей. Амброуз обосновался в маленьком рыбацком поселке, где под самыми его окнами бились о скалы грозные валы океана. Дни шли за днями, а он оставался в совершенном бездействии. Пала Франция, но отзвуки этого события не достигли отдаленных ирландских берегов.

Край, давший миру Свифта и Берка, Шеридана и Веллингтона, Уайльда и Т. Э. Лоуренса, зарядивший огнем темперамента и воображения всех строителей великой империи, всех, чей гений, вспыхивая, озарял два века поразительных побед британцев в области культуры и предпринимательства, сейчас тихо отступает на задний план, растворяясь в дымке своих туманов, отворачивается от всего, что требует действия и усилий, думал Амброуз. Удачливо замкнувшись на острове, эти эскаписты довольствуются теперь унылым ничтожеством своего существования. Успев насладиться блеском кружев и ярким сиянием свечей в бальной зале, они предпочли покинуть пир, прежде чем рассвет явит всем заляпанные скатерти пиршественных столов и шута, упившегося вдрызг!

Но он понимал, что такая судьба – не для него, темная бродяжническая жилка – древнее наследие предков, странников и мыслителей – будоражила кровь, не давала покоя. За волнами Атлантики ему чудились иные картины, чудились верблюды, возмущенно мотающие головой при виде того, как светлеет небо в преддверии нового дня, когда надо просыпаться и вновь шагать, продолжая путь в караване.

Старина Рэмпол, сидя в своей удобной камере, держал книгу так, чтобы на нее падал меркнувший вечерний свет. Он был поглощен и очарован. В возрасте, когда большинство мужчин скорее озабочены сохранением для себя привычных радостей, чем обретением новых, а говоря точнее, в возрасте шестидесяти двух лет, он неожиданно обрел новую радость и стал находить удовольствие в чтении легкой литературы. В списке авторов его издательской фирмы значилось имя, всегда вызывавшее у мистера Бентли некоторое смущение. Под псевдонимом Рут Дрэгон писала некая миссис Паркер. В течение семнадцати лет она ежегодно представляла в издательство по роману, посвященному частной жизни того или иного семейства. Радикально отличаясь по названиям и значительно меньше по сюжетам и композиционно, романы эти, одинаковые, как куски древесины различных пород, были совершенно тождественны по своему духу и в равной мере обладали способностью «очаровывать», будь то семейная сага о полковнике, трех дочерей которого стесненные обстоятельства вынудили переселиться на ферму и заняться птицеводством, или же повествование о морском круизе в атлантических водах, предпринятом одним состоятельным семейством, или же жизнеописание некоего молодожена, а по совместительству – доктора из Хэмпстеда; действующими лицами романа и двигателями всех его сюжетных перипетий неизменно являлись представители высшего слоя среднего класса: их жизнь во всех ее деталях и подробностях скрупулезно, методично и неуклонно воспроизводилась автором на протяжении целых семнадцати лет и все эти годы все так же пленяла читателей атмосферой очарования.