И побольше флагов - [34]

– Я подумывал было отравить их жидкостью от сорняков, – мечтательно произнес мистер Харкнесс.

– Что ж, – сказал Бэзил, – это был бы выход. Но, вы считаете, Марлин смогла бы удержать это в желудке?

– Или повесить…

– Ну перестаньте, мистер Харкнесс, это ведь просто пустые мечты. Надо быть реалистом.

– Все, что приходит мне на ум, так или иначе, сводится к смерти – либо их, либо нашей.

– Не сомневаюсь, что выход может быть найден, – обронил Бэзил. Украдкой поглядывая на мистера Харкнесса, не выразит ли его лицо недоверие или негодование, он принялся излагать план, явившийся ему, вначале смутно, при первом знакомстве с Конноли, а затем, уже более четко, в последнюю неделю.

– Трудность размещения эвакуированных в бедных семьях, – говорил он, – вызвана тем, что пособие едва покрывает траты на еду для этих несчастных. Конечно, если речь идет о милых, ласковых детях, то их примет с радостью кто угодно. Но Конноли никто не назвал бы милыми и ласковыми. – Мистер Харкнесс застонал. – К тому же им свойствен инстинкт разрушения. Следует признать, что содержание их в доме сопряжено с большими трудностями. Однако если скудное пособие, выплачиваемое государством, было бы дополнено…

– То есть вы хотите сказать, что я мог бы заплатить тому, кто их возьмет. Я готов заплатить, готов чуть ли не все отдать, только бы их от меня убрали! Сколько я должен? Как это организовать?

– Предоставьте это мне, – сказал Бэзил, внезапно отбрасывая все светские околичности. – В какую сумму вы оцениваете возможность избавиться от детей?

Мистер Харкнесс заколебался. Пробудившаяся надежда прорывала маску невозмутимости. Но трудно работать на Востоке, не приобретя острого нюха на возможность сделки.

– Полагаю, фунт в неделю для бедной семьи явился бы существенной добавкой, – сказал он.

– Как насчет единовременной суммы? Людей – то есть бедняков – нередко может ошеломить единовременная сумма, в то время как на пособие они и внимания не обратят.

– Двадцать пять фунтов.

– Полно, мистер Харкнесс. Предложенная вами сумма явится платой только за шесть месяцев. Война продлится дольше этого срока.

– Тридцать. Больше не могу.

Он небогат, размышлял Бэзил, весьма вероятно, тридцать – это большее, что он может себе позволить.

– Осмелюсь заверить вас, что смогу найти кого-нибудь, кто согласится принять их за эту сумму, – сказал он. – Вы понимаете, конечно, что все это в высшей степени противозаконно.

– О да, я это понимаю.

Так ли это? – задался вопросом Бэзил, ну, может, и вправду понимает.

– Вы сможете забрать их сегодня?

– Сегодня?

– Непременно. – Похоже, мистер Харкнесс хочет теперь диктовать условия. – Чек будет вас ждать. Я выпишу его на предъявителя.

– Как долго тебя не было! – сказала Барбара. – Ну, удалось тебе его усмирить?

– Мне предстоит подыскать для Конноли новый дом.

– Ты помиловал его?

– Он был так жалок. Вот я и размяк.

– Это совсем не похоже на тебя, Бэзил.

– Придется опять засесть за адресную книгу. А Конноли надо будет приютить на ночь. К утру я найду для них новый дом.

В Норт-Граплинг он отправился, когда уже смеркалось. По обеим сторонам дороги высились сугробы срытого снега, превращая проезжую часть в узкую колею.

Троица Конноли стояла во дворе под яблоней, ожидая его.

– Бородач велел вам вот это передать, – сказала Дорис.

Внутри конверта оказался только чек без какой-либо записки. Проводить детей Харкнессы не вышли.

– Я так рада видеть вас снова, мистер, – сказала Дорис.

– Запрыгивай, – велел Бэзил.

– Можно я спереди сяду, рядом с вами?

– Да, давай лезь.

– Правда? Вы не шутите?

– Давай же, холодно. – Дорис уселась рядом. – Ты здесь постольку-поскольку.

– Как это?

– Тебе позволено здесь сидеть, пока ты хорошо себя ведешь. И пока Мики с Марлин тоже хорошо себя ведут. Поняла?

– Слыхали, огольцы? – бросила Дорис с внезапной властностью в голосе: – Ведите себя как следует, а не то задницы начищу. Они будут как шелковые, мистер, если я им велю.

Дети были как шелковые.

– Дорис, я оценил игру, которую ты затеяла, заставляя детей безобразничать, а теперь давай поиграем по моим правилам. Когда мы приедем в дом, где я живу, вы будете вести себя как положено. Постоянно. Ясно? Я буду время от времени поселять вас то в одном месте, то в другом. Там вы сможете иногда расслабиться и вести себя как вам нравится, но только с моего разрешения. Поняла?

– О’кей, дружище. Угостите папиросочкой.

– Ты начинаешь мне нравиться, Дорис…

– Я люблю вас, – заявила Дорис с непередаваемой нежностью в голосе. Откинувшись на спинку кресла, она выдохнула облако дыма, застилавшего торжественно-серьезные лица младших детей. – Люблю больше всех, кого я знаю.

– Неделя у Харкнессов, кажется, оказала на этих детей потрясающее воздействие, – заметила Барбара вечером после ужина. – Я не могу это объяснить.

– Мистер Харкнесс говорил об imponderabilia их имения. Может, причина в этом.

– Ты что-то задумал, Бэзил. Хотелось бы знать, что.

Бэзил обратил к ней взгляд своих глаз, таких же голубых и невинных, как у нее. В них не было и намека на какую-либо шалость.

– Это просто мой вклад в будущую победу, – сказал он.

– Скользкий змей!

– Вовсе нет.