И пели птицы… - [42]

Поезд остановился на тускло освещенной станции, они выглянули в окно и увидели носильщика: он нагрузил тележку, а затем повез ее, заваленную коробками, к деревянному зданию, за которым тянулся пустой складской двор. В сумраке лицо носильщика казалось бледным. За ним различалась темная улица, взбегавшая на холм, к городу, в котором кое-где пробивался из-за штор и ставен ленивый желтоватый свет.

Дрогнув, поезд покинул станцию и покатил сквозь мирную ночь дальше на юг. Лето почти закончилось, в воздухе веяло холодком. К востоку раскинулся Арденский лес, за ним струился Рейн. После остановки в Реймсе поезд уклонился на ветку, шедшую вдоль Марны в Жуэнвиль. Время от времени лунный свет выхватывал из темноты мрачную реку, вдоль которой тянулись рельсы, вскоре, впрочем, избравшие иную дорогу, – между лесистых и открытых пространств и высоких насыпей, обступавших их в темноте.

Они продвигались на юг, Изабель пересела к Стивену, положила голову ему на плечо. От покачиваний вагона у нее смыкались веки, и вскоре она заснула, а поезд между тем продолжал предназначенный ему путь через те места, где Марна встречается с Маасом – рекой, что соединяет Седан с Верденом и неторопливо несет свои воды через низменности родного для Изабель края.

Ей снились бледные лица под розовыми лампами; бескровное, озаренное красным светом лицо Лизетты в углу лестницы, лицо брошенной девочки, другие, похожие на ее лица, попавшие в некую бесконечно вьющуюся петлю времени, строение которой укреплялось ритмическим движением поезда; множество белокожих лиц с темными, неверящими глазами.

Они остановились в отеле на водах городка Пломбьера, – маленьком, сером, заросшем плющом доме с балконами из кованого железа. Окна их расположенного на втором этаже номера выходили на сырой парк с обрушившимся павильоном и обилием огромных кедров. На дальнем конце этого огороженного парка размещались собственно купальни, воды которых, как предполагалось, обладали целительными свойствами и помогали людям, страдавшим от ревматизма, грудных недугов и некоторых болезней крови. В отеле проживало около дюжины других постояльцев, преимущественно престарелых супружеских пар, питались они в затейливо украшенном обеденном зале. В первые три дня Изабель и Стивен из своего номера почти не выходили. Изабель очень устала в дороге, да и решительный поступок отнял у нее немало сил. Она спала в большой деревянной кровати, спинки которой изображали нос и корму корабля, а Стивен часами сидел рядом с ней, читая книгу, куря сигарету, или выходил на балкон и стоял там, глядя на мирный маленький курорт.

Когда наступал час ужина, стеснительная горничная оставляла у их двери подносы с едой и торопливо уходила по коридору. На третий день Стивен спустился в обеденный зал и сел у выходившего на площадь окна. Владелец отеля принес ему меню.

– Мадам, ваша супруга, хорошо себя чувствует? – спросил он.

– Вполне, спасибо. Просто немного устала. Полагаю, завтра она спустится вниз.

Постояльцы, занимая места за своими столами, раскланивались со Стивеном. Он улыбался в ответ и отпивал глоток вина, бутылку которого заказал. Официант принес ему рыбу под густым белым соусом. Стивен отпил еще вина и разрешил себе погрузиться в спокойную атмосферу этого чужеземного мира: за годы и годы ничто, полагал он, не изменилось в размеренном распорядке гостиничной жизни, в чистом воздухе, в сытных блюдах, готовившихся по рецептам восемнадцатого столетия, в воображаемых, возможно, свойствах целебных вод и в ограниченном существовании, которое вели, благодаря своим предположительным достоинствам, благопристойные обитатели городка.

На четвертый день Изабель решилась выйти с ним на прогулку. Они прошлись по улицам (Изабель держала его под руку, словно давно привыкшая к исполнению отведенной ей роли супруги), посидели недолгое время в почти лишенном травы парке, зашли выпить кофе в кафе на площади напротив школы.

Стивена снедала беспредельная любознательность. Он расспрашивал Изабель о мельчайших подробностях ее юности и никогда не уставал от рассказов о ее жизни в Руане.

– Расскажи мне побольше о Жанне.

– Я уже рассказала тебе все, что смогла припомнить. Теперь ты расскажи мне о заведении, в котором ты рос, о приюте.

Стивен протяжно вздохнул:

– О нем многого не расскажешь. Мой отец служил в почтовой конторе графства Линкольншир, это равнинная часть Англии. Мать работала на фабрике. Венчаны они не были, и когда мать забеременела, он исчез. Я никогда не видел его. Судя по слышанному мной впоследствии, он был обычным человеком, который брал что шло в руки и предпочитал не платить за это.

– Ты называешь это обычным?

– Так люди и живут. Наверное, отец обладал некоторым обаянием, хоть и не был красавцем, каким-нибудь там соблазнителем. Он был просто человеком, неравнодушным к женщинам, и, думаю, у меня есть в Англии единокровные братья и сестры, которых я никогда не встречал. Мать ушла с фабрики, вернулась к родителям в деревню. Отец ее был батраком. Со временем она подыскала место служанки в большом поместье. Как Маргерит.

Изабель, слушая Стивена, наблюдала за его лицом. Голос Стивена звучал ровно, не выдавая никаких эмоций, но линия подбородка словно стала жестче.