И пели птицы… - [40]

Изабель посмотрела на Стивена – глаза ее были полны страха. Стивен понял: она не рассчитывала, что ее внезапная искренность так подействует на мужа. И испугалась – наполовину за здравый рассудок Азера, наполовину, судя по всему, за себя: она не исключала, что разразившийся кризис может лишить ее смелости и заставить вернуться к прежнему укладу жизни, а именно – снова отдаться на милость мужа. Стивену же разрушения, которые уже учинила внезапно грянувшая буря, внушали тревогу. Он понимал, что должен как-то укрепить решимость Изабель, но сделать это, если Азер будет сломлен окончательно, станет невозможно.

Азер бормотал себе под нос:

– Сука… Твой отец предупреждал меня, да я его не слушал. В моем доме. А дети? Что будет с детьми? Сука.

– Послушайте, – Стивен быстро обогнул стол и схватил Азера за плечи. – Чего можно ждать от женщины, с которой обходятся так, как вы обходились с Изабель? Вы полагали, что она будет унижаться ради вашего удовольствия, смиренно сидеть за обеденным столом, зная, что немного погодя ее ждут ваши побои?

Азер воспрянул, привстал:

– Что ты ему наговорила?

– Что она говорила мне, значения не имеет. В вашем доме нельзя не услышать все. Как можете вы сидеть здесь и поносить ее после того, что делали с ней? Это женщина, полная жизни и чувств, – и посмотрите, что вы с ней сотворили. Что вы наделали?

И Стивен толкнул Азера обратно в кресло.

Гнев Стивена, казалось, вдохнул в Азера новые силы. Он встал и объявил:

– Даю вам час, чтобы покинуть мой дом. И если у вас есть хоть немного здравого смысла, вы никогда больше не попадетесь мне на глаза.

– Разумеется, я покину ваш дом, – сказал Стивен. – И заберу с собой вашу жену. Изабель?

– Я не хочу этого, – покачала головой Изабель. Эти слова шли из самого сердца, в них не было расчета, она не обдумывала их. – Не знаю, что мне делать, как вести себя теперь. Я могла быть счастливой, это так просто, счастливой, как любая другая женщина, у которой есть семья, – без той ужасной боли, которую я причинила другим. Я не хочу вас слушать, ни одного, ни другого. Зачем мне? Откуда мне знать, что ты любишь меня, Стивен? Как я могу утверждать это?

Голос ее упал до низкой мягкой ноты, которую Стивен слышал в первый вечер, проведенный им в этом доме. Звук этот ласкал его слух: то был умоляющий голос слабой женщины, ощущающей, однако же, свою силу.

– А ты, Рене… Почему я должна верить тебе, если ты дал мне так мало поводов даже для того, чтобы относиться к тебе с простой приязнью?

Двое мужчин смотрели на нее и молчали. Стивен верил в силу связующих его с Изабель чувств, верил, что они склонят чашу весов в его сторону.

А Изабель продолжала:

– К тому, что случилось, нельзя приготовиться заранее. Мне неоткуда ждать помощи. Ни религия, ни семья, ни мои собственные мысли – ничто не подскажет мне, как я должна поступить. Ты напрасно считаешь меня шлюхой, Рене. Я – испуганная женщина, и не более того, я не прелюбодейка и не блудница. Я та же, какой была всегда, но ты не сделал ни одной попытки понять, что же я такое.

– Прости, но я…

– Да, я прощаю тебя. Прощаю за все зло, которое ты мне причинил, и прошу простить меня за то, которое я, несомненно, причинила тебе. А теперь я пойду наверх и уложу вещи.

Она направилась к выходу из столовой, шурша юбкой и оставляя за собой едва различимый аромат роз.

– Уйдешь с ним, – крикнул ей вслед Азер, – и отправишься в ад!

Стивен, развернувшись на каблуках, также покинул столовую, стараясь умерить бушевавшую в его сердце радость.

Изабель опустила рамку с фотографией Жанны на одежду, которую уже уложила в чемодан. И немного помедлив, добавила к ней семейный снимок: родители в нарядной воскресной одежде; справа от отца – Матильда, темноволосая, женственная; слева от матери – она, девочка-блондинка; а за их спинами – Дельфина, Жанна и Беатрис.

Снимок был сделан в руанском парке; на заднем плане среди платанов прогуливалась по гравию забывшая обо всем на свете парочка. На переднем сидела у ног отца белая собачка семьи Фурмантье.

Изабель заглянула в застывшее лицо отца, в темные отчужденные глаза над густыми усами. Как же трудно будет ему понять поступок дочери, подумала она. Да он почти и не предпринимал никогда таких попыток.

Она уложила еще два платья и блузку с зубчатой каемкой. Для разъездов ей понадобится побольше ноской одежды: плащ, туфли, в которых можно подолгу ходить. Возможно, она сможет послать за остальными вещами, когда доберется до места, в которое они направятся.

Изабель старалась не делать пауз, не задумываться. Ей хотелось покинуть дом – одной или со Стивеном, – прежде чем решимость оставит ее и она начнет размышлять о практических деталях.

Она услышала приближавшиеся к ее комнате шаги и, обернувшись, увидела в двери Стивена, бросилась к нему, прижалась головой к его груди.

– Ты поразительная женщина, – произнес он.

– Что мне сказать детям?

– Попрощайся с ними, скажи, что напишешь позже.

– Нет. – Изабель отступила от него, покачала головой. Из глаз ее потекли слезы. – Я обошлась с ними дурно. И притворяться, что это не так, не могу. Я просто оставлю их – и все.